Я не стал сопротивляться и позволил шерифу забрать мои револьверы и защелкнуть у меня на руках огромные тяжелые наручники. Я все еще не понимал, как это папаша и мои дядюшки могли оставить меня в такой беде. После того как они ушли, моей единственной целью было спасти золото, и вот теперь, когда я это сделал, моя голова отказывалась соображать дальше.
– У Элкинса ничего нет! – процедил шериф, похлопав меня по карманам. – Скачите за жеребцом! Пристрелите его, если не сможете поймать живьем.
– Это ни к чему, – сказал я. – Золота у него уже нет. Я его спрятал так, что вам в жизни не отыскать.
– Обыщите все дупла в деревьях, – сказал Джексон, а затем злобно добавил: – уж мы
– А ну, тихо, – сказал шериф. – Если ты чего и сумеешь, так это еще больше его разозлить. Это теперь он ведет себя тихо да смирно. Но глаза-то, я вижу, так и сверкают. Давайте-ка поскорей отвезем его в тюрьму, пока он не передумал и не разукрасил поляну вашими тушами.
– Я сломлен, – скорбно сказал я. – Моя собственная семья отвернулась от меня, у меня не осталось друзей. Сажайте меня в тюрьму, если хотите! Человеку, которого предала его собственная родня, все равно, где тосковать.
И мы отправились в Жеваное Ухо.
Один из сопровождающих, тот, у кого была самая сильная и большая лошадь, посадил меня в седло, а все остальные помощники шерифа окружили меня, держа под прицелом, и мы двинулись в путь.
В Жеваное Ухо мы приехали уже затемно, но на улицах было полно народу, все хотели поглядеть, как ведут преступника. И во всей толпе не было ни одного дружелюбного лица. С тех пор как я выкрал их учительшу, в Жеваном Ухе меня невзлюбили. Я поискал Джошуа Брекстона, но мне сказали, что он опять уехал на добычу золота.
Все столпились у входа в бревенчатый домик возле тюрьмы, а несколько человек еще копошились внутри.
– Ну, вот, – сказал шериф. – Это твоя особая тюрьма. Мы ее построили нарочно для тебя. Еще ночью, как только пошел слух, что ты ограбил экипаж, я приказал пятнадцати плотникам соорудить для тебя особую камеру – вон они, как раз заканчивают.
Вообще-то я сомневался, что за одну ночь и один день можно построить что-то, что удержит меня, но решил, что не буду пытаться сбежать. Мое сердце было разбито. Я думал только о том, как мой папаша с моими дядюшками уехали, оставили меня одного, всеми отверженного и арестованного.
Я зашел туда, куда мне сказали, сел на кровать и услышал, как дверь заколачивают снаружи. В толпе было несколько факелов, и в окно попадал свет, так что я разглядел, что тюрьма была построена добротная. Комната была всего одна, дверь выходила на город, а окно – на другую сторону. Пол был бревенчатый, стены и крыша тоже из тяжелых бревен, да еще в каждом углу было поставлено по бревну и залито бетоном – что-то новенькое в наших горах, – который еще не совсем высох. Прутья на окне были толщиной с руку, они были длинные, проходили сквозь верхнее и нижнее бревна, концы их были забиты заглушками, а бревна меж собой тоже промазаны бетоном. Дверь была сделана из оструганных досок толщиной в четыре дюйма, обита железом, с огромными петлями – толстыми железными засовами в тяжелых железных гнездах, а снаружи был громадный замок с тремя задвижками из толстых бревен и тяжелых железных скоб.
Все столпились у окна, пытаясь разглядеть меня, но я опустил голову в ладони, и мне ни до кого не было дела. Я пытался подумать, но мысли все ходили по кругу. Потом шериф отогнал всех зевак, кроме нескольких человек, которым было приказано остаться сторожить тюрьму, а потом заглянул сквозь прутья и сказал:
– Элкинс, мы, может, обойдемся с тобой помягче, если признаешься, куда ты девал золото.
– Ждите, – мрачно сказал я, – я признаюсь только тогда, когда дьявол соорудит себе в аду ледяной каток!
– Все ясно, – процедил он. – Значит, будешь упрямиться. За это ты получишь лет двадцать, помяни мое слово.
– Давайте, – говорю, – только оставьте меня одного с моим горем. Разве есть хоть какое-то дело до тюрьмы человеку, которого только что бросила на произвол судьбы его собственная родня?
Шериф отошел от окна, и я услышал, как он говорит кому-то:
– Бесполезно. Нигде за всю свою жизнь я не встречал таких необразованных белокожих дьяволов, как у них на Медвежьей речке. Ничего с ним не сделаешь. Я собираюсь отправить кого-нибудь обыскать ту реку, из которой он вылезал, когда мы на него вышли. Я думаю, он припрятал мешок в каком-нибудь дупле неподалеку. Сам как медведь, так и повадки медвежьи. Должно быть, спрятал золото, а сам полез в реку, чтобы сбить нас с толку. Думал, мы решим, что он припрятал его по ту сторону реки. Не-ет, зуб даю, золото где-то там, в одном из деревьев. А я пойду пожую чего-нибудь да завалюсь спать. Прошлой ночью так и вовсе поспать не пришлось. А вы, ребята, глаз с него не спускайте, а если возле тюрьмы начнет кто-нибудь ошиваться, сразу зовите меня.
– Так ведь никого тут нет, – сказал знакомый голос.