Джим Джармуш. Стихи и музыка

Динамику в фильм приносит третий главный герой – эпизодически появляющийся в первой трети Роберто (Бениньи, одолживший свое имя персонажу, как и всем своим персонажам у Джармуша), нежданный сокамерник Джека и Зака. Он итальянец, с трудом знающий английский и не расстающийся с блокнотом, куда записывает новые слова. По словам режиссера, уровень владения языком героя полностью соответствовал уровню Бениньи на момент начала съемок, хотя к финалу он научился английскому так, что его приходилось притормаживать.

Первая реплика Бениньи с экрана: «Это грустный прекрасный мир!» Итальянец в Америке – то ли турист, то ли бездомный иммигрант, это остается непроясненным, – искренне восхищен страной, о которой знал только по фильмам. Для него это территория чудес и радости, даже в тюрьме. Он не меняется в лице, даже когда рассказывает, за что сюда попал: он шулер (как многие герои Джармуша, тот же Вилли из «Страннее, чем рай»), был разоблачен и убегал от преследователей; защищаясь, бросил в одного из них бильярдным шаром и убил на месте. В конце концов, Америка – страна, где к смерти относятся иначе, считает Роберто, отныне Боб: он перевел и упростил для новых друзей свое имя.

Восхитительная клоунада Бениньи, которую Джармуш, по собственному признанию, старался изо всех сил умерить – самые комические дубли не вошли в финальный монтаж, – уравновешена поэтическим взглядом, способностью иностранца видеть в унылой действительности «грустный прекрасный мир». Уместно вспомнить о том, что в Италии Бениньи известен и как поэт-импровизатор. Он вестник других краев, далекой недоступной Италии, и ему открыта невидимая дверь (или, точнее, окно?) в разомкнутое пространство движения и свободы. Побег из тюрьмы совершается по его инициативе. И невероятная красота безлюдных пейзажей Луизианы, куда попадают после побега герои фильма, – тоже открытие итальянца, страстно читающего в тюремной камере, причем по-итальянски, стихи своего любимого американского поэта Уолта Уитмена.

 Я видел дуб в Луизиане,
 Он стоял одиноко в поле, и с его ветвей свисали мхи,
 Он вырос один, без товарищей, весело шелестя своей темной листвой,
 Несгибаемый, корявый, могучий, был он похож на меня,
 Но странно мне было, что он мог в одиночестве, без единого друга, шелестеть так весело листвой, ибо я на его месте не мог бы,
 И я отломил его ветку, и обмотал ее мхом,
 И повесил ее на виду в моей комнате
 Не затем, чтобы она напоминала мне о милых друзьях
 (Я и без того в эти дни ни о ком другом не вспоминаю),
 Но она останется для меня чудесным знамением дружбы-любви,
 И пусть себе дуб средь широкого поля, там, в Луизиане, искрится, одинокий, под солнцем,
 Весело шумя своей листвой всю жизнь без единого друга, —
 Я знаю очень хорошо, что я не мог бы[41]

.

Невыносимость существования в одиночку, нужду в друзьях и просто близких в фильме тоже приносит Боб. С самого начала Зак и Джек аутичны и мрачны – они выдают свое одиночество за манифестацию независимости, но чувствуют в ней и собственную никчемность. Их конфликты в камере – борьба за свободу друг от друга. Ироническим образом, Джармуш наделяет их профессиями, вся суть которых – в коммуникации; естественно, ни Джек, ни Зак в своем деле не преуспели.

Напротив, Боб, лишенный социальной среды, отрезан от нее еще и языковым барьером. Парадоксально, но это лишь помогает ему идти на контакт, переходя на свой примитивный английский с ошибками и возвращаясь на тот базисный уровень невинности, о котором Джек с Заком уже и думать забыли. Как ребенок, Боб немедленно называет новых знакомых друзьями, хотя еще путает их несложные имена. Как младенец, учится говорить и по-детски радуется находкам: неожиданный слоган «I scream, you scream, we all scream for ice cream» («Я ору, ты орешь, мы все орем, требуя мороженого» – на самом деле название популярной песни 1927 года) превращается в требование свободы, выкрикиваемое всеми узниками тюрьмы. И оно, по сути, воплощается в реальность, когда трое героев сбегут из камеры: мороженого не попробуют, но в финале им достанется итальянский пасхальный кекс – панеттоне.