Джим Джармуш. Стихи и музыка

Зато работящая Ева, молчащая о своей вере в чудеса, срывает куш необыкновенным образом: приняв ее за другую из-за случайно ею купленной шляпы, наркодилер (его роль играет Раммельзи, еще один музыкант – знаменитый в 1980-х нью-йоркский рэпер) вручает оторопевшей девушке пакет с деньгами. Теперь она вольна уехать, куда пожелает, и исполнить любые мечты. Сразу вспоминается, как еще в первой главе фильма Ева собиралась в квартире Вилли, а на столе лежала газета с передовицей, где в заголовке крупными буквами было написано слово «чудо».

 Силой мечты я город воздвиг,
 и возник он в единый миг.
 Силой мечты дорогу простер —
 пусть ведет меня на простор.
 И еще намечтал я свет
 и окошко – свету вослед.
 Захочу – окно распахну,
 на вешнее небо взгляну.
 Значит, есть у меня окно,
 и жилье мне мечтой дано.
 У меня и скатёрка есть:
 расстелю – и могу поесть.
 Хватит с тебя – мне говорят.
 Мне бы ответить: о да, я рад,
 но – покачав головой – молчу.
 Я, мечтатель, мечтать хочу[43]

.

Пожалуй, самое странное в «Страннее, чем рай» – завершение. Все трое героев картины находятся до такой степени вне категорий «положительных» или «отрицательных», их отношения друг с другом настолько мало напоминают конфликт, что неожиданное обретение огромной суммы денег не вносит ясности в ситуацию: кто должен быть вознагражден, а кто наказан? И как, если ни один из них понятия не имеет, чего на самом деле хочет?

Ева собирается уехать, но на этот день билеты остались только в Будапешт. Так что она откладывает поездку и возвращается в мотель, где, как она думает, ее ожидают Вилли и Эдди. Вилли пытается предостеречь Еву и бежит в самолет, который увозит его в тот самый нежеланный Будапешт. Не дождавшись ни одного из них, Эдди возвращается несолоно хлебавши в Нью-Йорк. В полном соответствии с драматургией абсурда пути троих разошлись, хотя им самим казалось, что они двигаются навстречу друг другу.

«Страннее, чем рай» выглядит необычно на фоне всей солидной традиции американского независимого кино, в котором со стародавних времен, и уж точно с золотых лет Нового Голливуда, в избытке хватало чужаков и иммигрантов. Герои Джармуша не преодолевают никаких искушений и им не поддаются. Они будто застыли в пространстве – «Lost in Space», как будет сформулировано позже, в «Таинственном поезде», – в ожидании непредставимого счастья. Сам Джармуш, кстати, считает своих персонажей-чужаков в высшей степени американскими, а их странность объясняет тем, как работает над сюжетом: «Я не ищу историю, которую хочу рассказать, чтобы потом добавлять к ней детали, – я собираю детали, чтобы потом составить из них пазл или историю».

Ева, Вилли и Эдди – в прямом смысле слова «люди без свойств», поскольку их тихое сопротивление среде носит исключительно случайный характер. Если они и бегут, то не для того, чтобы что-то отыскать, а только для того, чтобы попробовать скрыться от самих себя. Но от перемены мест мало что меняется. Как метко подмечает Эдди, «приезжаешь в другой город, а кажется, будто никуда и не уезжал». Эта статичность сполна отражена в летаргически-статичной работе камеры Тома Дичилло (товарищ Джармуша и его первый оператор сам сыграл продавца авиабилетов в финальной сцене в аэропорту), будто цитирующей манеру одного из кумиров режиссера – японца Ясудзиро Одзу, снимавшего такие же необязательные истории из жизни маленьких несовершенных людей. Виртуозное и простое строение кадра обращает на себя внимание, наверное, не в большей степени, чем затемнения-передышки между длинными планами. Однако именно они придают фильму ритм, сходный с музыкальным.

Позже на этом приеме Джармуш выстроит «Мертвеца». Но там провалы в черноту будут очищать сознание зрителя от пародийных клише жанра. В «Страннее, чем рай» их нет вовсе. По словам автора, это уникальный американский фильм, в котором нет смерти, нет секса и нет погони – того, без чего Голливуд обходиться не в состоянии.