Джим Моррисон, Мэри и я. Безумно ее люблю. Love Her Madly

Входит человек в мятой белой рубашке с желтеющим воротничком; рукава закатаны и обнажают волосатые руки и дешевые часы Timex. Он не тратит времени на рукопожатие или представление, а окидывает меня с ног до головы оценивающим взглядом и сразу начинает хрипеть и откашливаться, выпучив глаза, как лягушка. Наконец, успокаивается и прочищает горло.

— Мы занимаемся телефонными продажами: обзваниваем народ по спискам из базы и продаем пробную подписку на Los Angeles Times на три месяца. Чем больше звонков сделаешь, тем больше заработаешь. Мне плевать, кто ты и откуда и что ты умеешь. Или у тебя получится продавать, или нет.

Он вручает мне листок с текстом.

– Выучи это наизусть.

Еще он говорит, что лучшая наживка для успешных продаж – это если скажешь, что ты студент, и тебе нужно «продать еще две подписки, тогда ты сможешь заплатить за свое обучение».

Зажженная сигарета висит в уголке рта, а в нагрудном кармане – пачка Camel, мой отец тоже курит эту марку. Интересно, как там у него дела в Торонто, с его новой женой и ребенком?

– Пойдем со мной.

Левый глаз мистера Уолтерса щурится от дыма. Пальцем он счищает с губы прилипшую табачную крошку. Он приводит меня в большую комнату без окон, где за перегородками сидят люди и произносят в телефон один и тот же текст. В воздухе пахнет сигаретами и по`том. Под безучастными взглядами мистер Уолтерс проводит меня к пустой кабинке.

– Вот тебе список номеров. Начинай звонить, посмотрим, что у тебя получится.

К концу дня я продаю четыре подписки, а я начал только после часа.

– Ого, Билли, четыре в первый же день! Можешь начинать прямо завтра. Теперь то, что тебе нужно знать, слушай внимательно. Свободные кабинки всегда найдутся, так что можешь работать, когда тебе заблагорассудится. Комиссионные мы выплачиваем по пятницам. Наличными. Никаких бумажек, никакого номера соцстрахования, ничего. Просто продавай – на всю катушку! Будешь получать пятьдесят центов за подписку.

Слава богу, жизнь тут не слишком дорогая… еда, например.

Но самое главное – у меня уже есть работа, а с моего приезда прошло только две недели. От моих сбережений осталось всего тридцать долларов. Теперь я смогу иметь какие-то регулярные деньги на расходы и участвовать в оплате квартиры.

Дома я делюсь новостями с Мэри и Джимом.

Мэри:

– Поздравляю, Билли, ты молодчина!

Джим:

– Кошмарная работа, старик.

4. Церемония вручения премии Оскар

Еще один напоенный солнцем день в Калифорнии.

Мы с Джимом на бульваре Пико, ловим попутку в западном направлении. Нас подбирает Chevrolet Impala небесно-голубого цвета с откидным верхом. Обдуваемые теплым ветерком, мы едем с шиком – как и подобает, когда едешь на пляж Санта-Моника.

– И чем вы целыми днями занимаетесь? – интересуется водитель.

Джим говорит, что учится в киношколе в UCLA.

– А так особо не напрягаемся.

– На доске катаетесь?

– Я люблю океан, но серфинга пока не пробовал.

– Обязательно попробуйте!

– Мне нравится смотреть на океан, старик.

– И что же ты там видишь?

– Ну, горизонт, разные цвета, ритм волн.

Водитель бросает на него взгляд.

– Просто сидишь и смотришь?

– Ну да. Еще пишу.

– Только не говори, что ты пишешь сценарии для Голливуда! Надеешься стать знаменитым, как все остальные безнадежные мечтатели в этом городе.

– Нет, старик, просто набрасываю свои идеи, стихи.

В зеркале заднего обзора я вижу лицо водителя. На нем написано: «пустая трата времени». Он модно одет, у него шикарная машина, держится самоуверенно: наверное, агент по продажам.

Джим указывает на меня:

– А он работает в Los Angeles Times.

Парень смотрит на меня в зеркале.

– И чем занимаешься?

– Сижу в душной комнате без окон с незнакомыми людьми, дышу спертым воздухом и звоню по телефону, пытаясь продать подписку.

– А что за это платят?

– Нормально платят, но работа паршивая. Вся прелесть в том, что можно работать, когда угодно. Прогуляю день или даже три, а потом работаю двенадцать часов, если захочу.

Парень сворачивает на Седьмую, останавливается и высаживает нас.

– Удачи, ребята.

– Спасибо, старик.

Джим закуривает очередной косяк, и мы направляемся к пляжу мимо концертного зала Санта-Моника Сивик Аудиториум[7]. Телевизионщики устанавливают на башне огромную телекамеру с эмблемой канала АВС. Вокруг туда-сюда снуют люди, разгружают с грузовиков красные ковровые дорожки, кабели и разное оборудование. Над входом высится гигантская фигура золотого Оскара. Выставляется осветительная аппаратура. Воздвигаются заграждения.

– Господи, какая же это все фигня! – говорит Джим.

Он начинает рассказывать о французских кинематографистах Новой волны, о Франсуа Трюффо и других режиссерах, о которых я никогда раньше не слышал. О том, какие они гениальные, какими методами пользуются. Ни о чем таком я понятия не имею. Теперь мы уже сидим на пляже, уставившись на бегущие волны, и Джим объясняет, почему именно французы делают настоящее кино.