Джим Моррисон, Мэри и я. Безумно ее люблю. Love Her Madly

Сейчас она сидит на кухне в лучах утреннего солнца и расчесывает свои прямые длинные волосы, пока они не начинают блестеть. После этого идет в спальню и переодевается в белую блузку и темную юбку, и сразу становится весьма целеустремленной и энергичной. Берет небольшую сумочку.

– Увидимся после работы!

Джим, который в этот момент сворачивает косячок, поднимает глаза, улыбается и машет. А я иду проводить Мэри до двери и тоже машу, пока она садится в свой Volkswagen.

– Потрясающая девчонка! – говорю я, возвращаясь в комнату.

Джим выдыхает дым и довольно ухмыляется:

– Мы с ней родственные души, старик.

Самое невероятное то, что я никогда не ревную Мэри к Джиму. Она на три года старше меня и уже три года влюблена в него. Я счастлив и благодарен уже за одно то, что они приняли меня на свою орбиту.

В выходные Джим и Мэри везут меня на пляж Санта-Моника. Ясно, почему вся молодежь стремится попасть сюда: бескрайние воды Тихого океана, потрясающие пляжи, неспешно накатывающие волны. Первый раз в жизни я вижу как серфингистов, так и девушек в бикини.

Через несколько дней Джим берет у Мэри машину и возит меня по окрестностям. Сперва мы высаживаем ее у административного здания на территории просторного кампуса университета. Студенты в шортах неспешно прогуливаются между пальм и других тропических растений. Да, UCLA не Лойола, а Лос-Анджелес уж точно не Монреаль.

Я попал в рай.

– Билли, чем займемся? Что ты хочешь увидеть? – спрашивает Джим.

– Все!

Он улыбается.

– Тогда поехали.

Джим возит меня повсюду. В деловой центр Лос-Анджелеса, который, как ни странно, в четырнадцати милях от побережья, потом по легендарному бульвару Сансет: мимо Голливуда и Беверли-Хиллз, Пасифик Палисейдс и до самого конца, где бульвар упирается в Тихий океан. Мы сворачиваем направо в сторону Малибу, затем обратно по Тихоокеанскому шоссе мимо Палисейдс Парк к пирсу Санта-Моники. Пока Джим паркуется, я обращаю внимание, насколько сегодня меньше народа по сравнению с воскресеньем.

– Давай прогуляемся до Вениса, – говорит он.

– Что такое Венис?

Джим указывает к югу от пирса.

– Прибрежный район, туда всего мили две.

Мы медленно идем вдоль берега, волны подкатывают прямо к нашим ногам, солнце сияет в безоблачном небе.

Венис – совсем другое место, непохожее на открыточные виды Лос-Анджелеса. Обветшавшие здания, хиппи, богемного вида публика. Квартал явно заброшен, если судить по домам-развалюхам и странноватым личностям.

– Почему это называется Венис?

– У одного застройщика были свои планы на это место, – рассказывает Джим. – Он прорыл настоящие каналы – как в Венеции в Италии. В следующий раз покажу. Тут всегда было много эмигрантов и богемы, но теперь главным образом хиппи. Своего рода Хейт-Эшбери[6], только в Лос-Анджелесе.

Мы прогуливаемся, пока он не вспоминает про время и спрашивает у прохожего, который час.

– Слушай, нам пора, скоро забирать Мэри.

На пирсе Санта-Моники Джим выкуривает еще один косячок.

– Я тащусь от этого места, – говорит он. – Здесь так спокойно, неспешно, просто.

– И я тоже, – отзываюсь я. – Это фантастика!

Я понимаю, почему Мэри любит Джима. Он – интересный и самобытный. С ней он всегда нежен и добр, заботлив, уважителен. Ужасно стеснительный, я таких в жизни не встречал. Он знает кучу всего и хочет узнать еще больше. С ним можно говорить на любую тему. В нем есть какой-то южный шарм и манеры, он очень галантен с Мэри. И, как и она, хорош собой. Джим и Мэри – очень красивая пара.

3. Los Angeles Times

Я покупаю свой первый экземпляр знаменитой Los Angeles Times и просматриваю объявления о работе. Там есть одно о телефонных продажах. Я звоню и выясняю, что работа заключается в продаже подписки на газету методом «холодных звонков».

По дороге на собеседование я уже представляю себе, как буду работать в этой легендарной газете. Но вместо солидного здания, которое я рисовал в своем воображении, адрес приводит меня в пустынный торговый комплекс в полупромышленном районе. Штукатурка снаружи выцвела и покрыта трещинами, асфальт усыпан окурками. Я нахожу указатель с осыпавшимися белыми буквами на черном фоне «С.Дж. Уолтерс, комн. 208». Поднимаюсь по обитым линолеумом ступеням и в итоге оказываюсь перед дверью с матированным стеклом. На мой стук выглядывает худая девчонка с всклокоченными волосами.

— Да?

— Я ищу мистера Уолтерса.

— Это насчет работы по продаже подписок?

У нее скучающие, безучастные карие глаза. Линялое красное платье болтается на тощих, бледных плечах.

— Иди подожди в той комнате. Я его позову.

Перед заваленным столом на потертом бежевом линолеуме стоит металлический стул. В огромной хрустальной пепельнице полно окурков. На столе латунная табличка дешевого вида: «Мистер С.Дж. Уолтерс». Он что, не знает, как его зовут?