Джими Хендрикс. Предательство

Когда он звонил, я никогда не могла сказать с уверенностью, скучно ли ему или одиноко, или чувства захлестнули его, или же он улучил минутку из своей постоянной рутины записей, гастролей, вечеринок и джемов. В один из таких звонков, он сказал мне, что "сбежал с гастролей". Я слушала его внимательно, почти молча. "Не знаю, но мне просто необходимо было тебе позвонить, — продолжал он. — Я в замешательстве. Должно быть, ты думаешь, я — дурак."

Такое же я слышала и от Чандлера — картина невыносимых разочарований, которую он постоянно рисовал себе.

— Теперь вокруг Джими постоянно какие–то люди, которых он всюду таскает за собой, особенно в Нью–Йорке, — горди Часа проявлялся сильнее, когда он волновался или начинал говорить о Джими. — Я не в силах сдержать их! Ну и как ты думаешь, надо мне всё это? Это какой–то ад! Он перестал слушать меня, он вообще никого не слушает.

Час сражался за звёздность Джими, забывая, что звёзды всегда притягивают к себе разных людей, и не только поклонников, но и всякого рода авантюристов. Часу очень не хватало дружелюбия и коллективизма ранних дней. Более властный и опытный менеджер мог бы повлиять на Хендрикса, Ноэла и Мича и вместе и по раздельности, и на корню задушить развитие проблем. Но легче это сказать, чем сделать, Час же упустил время.

— Пожалуйста, прошу тебя, откровенно скажи, — попросил он меня, — много ли говорят в Лос–Анжелесе о том, что происходит между мной и Джими?

— Нет, — ответила я ему. — Ничего подобного я не слышала. Я обязательно дам тебе знать, если узнаю.

— Есть кое–что, — с трудом выдавил из себя Час, — из–за чего я готов с ним расстаться. Я потерял веру в него, я не смогу продвигать его и дальше. Это не та жизнь, о которой я мечтал.

У меня перехватило дыхание. Слова Часа поразили меня. Он много говорил о своём браке с Лоттой, он был по–настоящему семейным человеком. Он дал мне ясно понять, что у него на примете уже есть кто–то, не менее талантливый.

— Я уже давно в шоу–бизнесе! — может быть, немного слишком самоуверенно произнёс он. — И время показало, что я могу быть хорошим продюсером и менеджером.

28 июня Джими, Мич и Ноэл подписали несколько соглашений, которые обязывали их вместе и по отдельности. Джеффери преподнёс это, как некую свою новую идею, что–то вроде: "Час выбыл, я лучше позабочусь о вас". Уорнеры/Репрайс обязались выплатить Эду Чалпину значительный процент с пластинок группы, и таким образом в ближайшем времени должна решиться эта проблема. Соглашение между Джеффери и Чалпиным предусматривало "продажу" Джими Уорнерам/Репрайсам. Ранее заключённое (в марте 1967 года) соглашение с Репрайс было заменено новым, по которому Джими напрямую был соединён с этой компанией не только на записанное, но и всё спродюсированное им самим впредь принадлежало Уорнерам. В это соглашение был включён некий пункт, обязывающий Хендрикса нести ответственность за все выплаты каким бы то ни было подпродюсерам, певцам и музыкантам с ним работающим. Все остальные предыдущие соглашения были либо уничтожены, либо заново переписаны с тем, чтобы ввести деньги Ноэла и Мича в оборот Яметы — "налогового убежища".

Проведя несколько дней на студии Рекорд–Плант, Опыты в начале июля вернулись в Англию для участия в музыкальном фестивале в Уобурне. Счастливая толпа радостно приветствовала их возвращение домой после шестимесячного отсутствия.

— Джими был неописуемо восхитителен! — такими словами выразил общее настроение один из поклонников.

Но у Майка Джеффери не было никаких идей на продолжение выступлений группы в Англии — Америка позволяла заработать несравненно больше денег.

Перед приездом Джими в Лондон, Час ясно дал понять Кати Этчингем, что не потерпит больше её и Джими под одной крышей с Лоттой, и не только с ней, но с любой другой девочкой Джими. На гастролях Джими уже говорил ему, что хотел бы жить "в какой–нибудь уютненькой небольшой гостинице" поблизости от клубов.

Несмотря на то, что она была хорошо осведомлена о других женщинах Джими, Этчингем для Джими и для себя сняла на Брук–Стрит небольшую квартирку в четвёртом этаже, в одном из великолепных уголков Лондона, в двух шагах от гостиницы Кларидж и совсем близко от Спикизи, любимом клубе Хендрикса. Джими обрадовался идее переехать в "находку" Кати, и они тут же отправились за покупками на Оксфорд–Стрит. С некоторых пор он уже всегда платил за всё, и Хендрикс очень придирчиво отнёсся к обстановке нового жилья, которому вскорости пришлось выдержать не один шквал репортёров, журналистов, интервью и фотосессий. В соседней парадной в XVIII веке жил Георг Фридрих Гендель, и Джими был в восторге, когда узнал, что Гендель был очень уважаемой фигурой в мире музыки, и скупил все пластинки с органными концертами Генделя.

В течение шести с небольшим следующих месяцев большей частью они с Кати были разлучены, но воссединялись на Брук–Стрит каждый раз, как ему удавалось быть в Лондоне. Хендрикс сказал мне однажды, что они в конечном счёте "взаимно исчезли друг для друга".