Джими Хендрикс. Предательство

Мы понимающе улыбнулись друг другу, потому что в конце 60–х, живя в Лос–Анжелесе среди такого количества звёзд, подобные чудеса случались на каждом шагу. Мы все были молодыми, недавно окончившими школу, и определённо были благодарны судьбе и особенной самоуверенности, присущей той профессии, что выбрала нас.

— Я хочу, чтобы ты зашла за кулисы после их последнего биса, — продолжил он. — Полагаю, ты уже знакома с Джими.

Я улыбнулась, но удержалась от комментария.

— Я прослежу, чтобы тебя пропустили, — пообещал он.

Джим Риссмиллер, один из концертных импресарио, высокий, с пышной шевелюрой молодой калифорниец, который в недалёком будущем стал одним из основных в Лос–Анжелесе устроителей концертов английских и американских рок–групп, протянул мне тонкую полоску бумаги, похожую на ту, какую вы обычно находите в печенье с предсказаниями. На ней было всего два слова: "cream" и "backstage". Это был мой первый в жизни пропуск за кулисы.

После кульминации этого, высокооктанового концерта, оставившего Хендрикса, Мича и Харрисона свистящими и хлопающими в ладоши, словно восторженные подростки, я робко протиснулась к краю сцены, у которого находился служебный вход с гостеприимно распахнутой шторой. Продолговатый зал вёл к просторной, хорошо обставленной артистической, смежной с раздевалкой баскетбольной команды Лейкерсы.

В ней высшие фигуры в иерархии лос–анжелесской звукозаписывающей индустрии с сигаретами и выпивкой в руках смешались с теми другими, таращимися на Cream, и ищущими повод познакомиться с Джими Хендриксом и Джорджем Харрисоном, оба одетые в наряды, купленные в модной лавке на Кингс–Роуд, и сидящие на диване, готовом вместить всю баскетбольную команду. Я пересекла гостиную, кивая и бросая короткие "привет" пластинычным издателям и местным музыкантам, каких знала, и пригубливая бокал шампанского, которым меня встретили у входа в артистическую.

— Эй, — сказал Джими дружелюбным шёпотом, мягко притягивая меня за полу моего голубого бархатного жакета. — Садись к нам.

Вскоре я обнаружила, что втянута в оживлённую беседу, происходящую между Хендриксом, Клаптоном и Харрисоном. Мы делились мнениями о любимых соул исполнителях. "Парни" были удивлены, что я оказалась хорошо осведомлена о стилях и песнях Джаки Вильсона, Бобби "Блу" Бэнда, Сэма Кука и всех других, которых передаёт лос–анжелесская радиостанция KGFJ, которую я слушаю с десятилетнего возраста.

— Шарон следит за всеми новинками, — с гордостью произнёс Джими.

Они не хотели отпускать меня, даже когда я сказала, что мне нужно к семи утра на работу.

— Каждый день, любовь моя? — поразила Харрисона такая перспектива.

— Только завтра, — соврала я, здесь правда звучала бы слишком дико.

Хендрикс сказал, что на ближайших неделях он собирается для своего следующего альбома сделать кое–какие записи здесь, в Лос–Анжелесе.

— Прошу тебя, приди в студию, мне нужно слышать твоё мнение, — попросил он меня.

Увидеть и услышать, как Джими сочиняет свою музыку?! Меня удивило его приглашение и… я испытала гордость.

Книги принесла?

На следующий вторник в 8:30 вечера я была у дверей студии TTG, расположившейся в одном из небольших строений на тихой улице промышленной зоны на юге Голливуд– и Сансет–бульваров, где в большом числе имелись всевозможные кино–лаборатории и склады оборудования. Поблизости от одной старой студии, где семья Рики Нельсона снимала телешоу "Приключения Оззи и Харриэта". TTG специализировалась на записи звука и была лишена удобств предназначенных для рок-звезд, например джакузи.

Один из роуди группы весело приветствовал меня и проводил сквозь узкую дверцу в аппаратную. В ожидании ауры серьёзнейшей концентрации, я ступала тихо и осторожно, и, боясь потревожить процесс записи, я присела на удобную скамью, расположенную немного ниже микшерского пульта прямо напротив огромного окна в соседнее помещение, где уже было расставлено оборудование Опытов. Вскоре один чёрный молодой человек присел рядом, улыбнулся мне и прошептал мне на ухо: "Книги принесла?" Я не была настолько современна, как, наверное, думал Джими, и понятия не имела, что он спрашивает.

Появился Джими, бледный, уставший. Улыбнулся, увидев меня.

— О! — только и сказал.

Он кивнул молодому человеку, сидящему рядом со мной, затем, меря шагами, прошёл в помещение за стеклом и стал настраивать гитару.

Небольшая волна девушек влилась потоком в тесное пространство аппаратной. Две лоснящиеся вычурные цветные с чудовищным самомнением презрительно окинули взглядом стаю длинноволосых белых цыпочек в мини и обтягивающих топиках. Толстый слой туши и белил, яркая блестящая помада — вот их вся боевая раскраска du jour.

— Чёрные дамочки — это Эмеретта и Винона, — прошептала одна блондинка своей подруге. — Они из Нью–Йорка!

Затем она, добавив нотки благоговения, произнесла:

— Они знакомые Джими!

Время шло. Его музыка мало интересовала большинство этих белых цыпочек, которые больше были заняты замечаниями на счёт музыкантов, с которыми либо они уже переспали, либо только хотят переспать.