Джими Хендрикс. Предательство

То, как он выглядел со стороны, для него было также важно, как и его музыка — шёлковый шарф с небрежным изяществом повязанный вокруг его бедра (только на дневное время) или на предплечье, кожаный леопардовый шнурок на запястье и, всем хорошо известная — чёрная его шляпа с широкими краями. Дома на нём — в любое время — или какой–либо браслет, или брошь на экзотической рубашке, отважно провозглашающей, что владелец её не какой–нибудь соседский парень. Но, несмотря на все эти пышные наряды, впервые увидела я его — босиком и в голубых джинсах и скромной чёрной футболке.

И я сказала первое, что пришло в голову:

— Джими, ты великолепно выглядишь!

Он был доволен собой и, застенчиво улыбаясь, заморгал своими длинными ресницами, принимая это за комплемент:

— Это мой новый сценический вид. Я сейчас работаю над одной песней.

Прозаически, без чувства сожаления он рассказал мне, что в детстве у него была только одна смена белья и что теперь пытается восполнить это.

Хендрикс всегда замечал любое изменение в настроении своего гостя:

— Всё хорошо с тобой? — с волнением в голосе спрашивал он.

И в тот же момент твой наряд был тщательнейшим образом им обследован. Он был уверен, что цвет и детали одежды — это как картины величайших художников, ничего в них нельзя ни прибавить, ни убавить. Нежно–голубой цвет ракушек или острый, насыщенный — коралла, или небольшой серебряный предмет со старинной гравировкой всегда привлекали его внимание. Он хлопал в ладоши и стремился прикоснуться, будь то мужчина или женщина, он был лёгок на комплементы и одобрительно покачивал головой или говорил: "Вместе вы хорошо выглядите", имея в виду, что это тебе идёт.

Я изумлялась, какое уважение он проявлял к этой французской горничной, одновременно я думала, насколько Джими динамичен в беседе. В зависимости от своего отношения к собеседнику он изменчив как хамелеон.

Накануне я наблюдала, как к Джими подошёл один музыкант, который часто у всех "занимал" деньги. Джими выслушал его молча.

— Бро, — сказал ему этот парень, — знаешь, борьба, которую мы разделяем.

Всё это звучало, как революционный трёп и Джими тут же на моих глазах превратился в "запанибрата". Когда же его "товарищ" получил пять тысяч, вытащенные Джими из наволочки, одного из его любимых мест хранения денег, он со звоном шлёпнул по ладони Джими, и Хендрикс нерешительно шлёпнул ему в ответ. Когда, наконец, этот музыкант ушёл, Джими вернул себе спокойствие и весело предложил составить меню на обед.

— Ты работала весь день, ты должно быть очень голодна, — сказал он мне. — Думаю, тебе понравится небольшое филе миньон? Медиум — подойдёт? Я закажу себе такое же. И большую миску салата. Картофель печёный или жареный? И обязательно — десерт. Может быть, лучше всего будет butterscotch pie!

Он вполне мог бы стать хорошим актёром со своим умением перевоплощаться, забавной жестикуляцией, дико вращающимися выразительными чёрными глазами и необыкновенно глупыми позами. Я спросила, этот его друг, который пришёл занять денег, он их когда–нибудь отдаст?

— Чёрт возьми, конечно же нет! — с усмешкой, адресованной мне, воскликнул он. — Но как тебе понравился этот аккорд: "Борьба, которую мы разделяем"? Этот парень однажды заказал лимузин, чтобы приехать сюда занять у меня денег и теперь считает своим долгом заказывать лимо для меня!

С посторонними людьми он говорил на очень хорошем английском, подбирая слова и лучшие словосочетания, его впечатляющий словарный запас отразился в его стихах. Находясь рядом с Ноэлом и Мичем, его речь можно было спутать с речью истинного англичанина, использующего особенности разговорной лондонской лексики. Когда он робок, его голос понижался до шёпота. Когда ему нравился собеседник, который воспринимал его всерьёз и относился с уважением к его человеческому достоинству, не видя в нём навязанный ему всеми этот, так называемый, "имидж", его глаза начинали блестеть и вера в себя росла. За те годы, за годы его славы, Джими окреп, стал мудрее. Постоянные переезды, наблюдение разных культур, разных языковых сред и различного отношения к Богу, отложилось на его сознании более бережным отношением к своему собственному языку; он всегда стремился к гармонии между людьми. Невозможно перечислить его увлечения — живопись, история, научная фантастика, политика, футбол, шахматы, многие настольные игры, особенно те, которые требуют живого ума и быстрой реакции. Как много умещалось в его голове!

Моя жизнь — это русские горки

Чтобы навестить Джими в Лос–Анжелесе или Нью–Йорке, нужно было пройти через плотные ряды ревностно настроенных почитателей. Поклонники, представители всевозможных этнических групп, окружали гостиницу в надежде сказать Джими несколько слов, когда он будет входить или выходить. Солнечно–ликие белые студентки колледжей, застенчиво признающиеся, что плакат Джими висит над их изголовьем в спальне, сидели чинными рядами в лобби, оправляя свои мини–юбки, и приходили в невероятное возбуждение, когда Хендрикс проходил мимо, одаривая их благосклонной улыбкой.