Джими Хендрикс. Предательство

Ты потеряешь всё, если затеять процесс

В Новогоднюю ночь Band of Gypsys сыграли четыре концерта для Билла Грэма в Нью–Йоркском Филлмор–Ист. Первое из выступлений было сыровато, Джими играл неубедительно. В перерыве Грэм напал на Джими:

— Что за кашу ты играешь? Лучше разве не можешь? — и Джими был водворён обратно на сцену. Он был взбешён. Его гордость была уязвлена прямо перед выходом на сцену, и он зачаровал аудиторию в высшей степени виртуозной игрой.

Джими предложили участвовать в благотворительном Зимнем фестивале в защиту мира 28 января 1970 года в Мэдисон–Сквер–Гардене, который был организован Комитетом Вьетнамского Моратория. Только в три утра группе удалось появиться перед слушателями, которые ждали его уже несколько часов, но вскоре оказалось, что Джими не в форме, чтобы продолжить игру. Он бросал оскорбительные реплики в зал, у него начались судороги, и, наконец, он покинул сцену. Для самого Хендрикса это выступление завершилось настоящим бедствием.

В начале февраля я снова увидела Хендрикса.

— Девон сразила меня какой–то левой кислотой. И я потерял над собой контроль, там, в Саду.

Я поинтересовалась у него, что именно неправильного было в Цыганском оркестре, он ответил мне с горькой насмешкой, у него даже не нашлось для Бадди Майлза, ни как к человеку, ни как к музыканту тёплых слов:

— Мистер Майлз не слышит меня. Это видно на записи всех четырёх шоу в Филлморе. Ты сама можешь всё увидеть, купи только у Чалпина пластинку. Он собирается её издать для себя на Капитоле, а не на Репрайзе, как должно быть — спасибо мистеру Джеффери.

Никогда прежде я не слышала, чтобы Джими говорил с таким сарказмом, не в его правилах было иронизировать. Думаю, это было желание хоть как–то себя успокоить, и, чтобы переключиться, стал рассказывать мне, какие новые песни он задумал. Я искренне радовалась песням, над которыми он тогда работал, но я никак не могла сосредоточиться. Мысли крутились вокруг Чалпина и Джеффери. Мне вспомнились сложные задачки по математике, которые нам задавали в школе, и решать которые я так и не научилась, сколько над ними ни билась.

Как бы далеко Эд Чалпин не находился, он продолжал делать на Хендриксе столько денег, сколько сам Джими не имел. У Чалпина — быстрый ум, он и из самого Джеффери, и из всех тех юристов, которых тот нанял, с лёгкостью делал глупых макак.

— Эд Чалпин, — вспоминает один из вовлечённых в те годы в переговоры, — был коварен и цепок. Он был мастер раздевать людей. Чалпин напомнил мне бурундука среди желудей. Найдя один, он никогда не упустит другой.

Через два с половиной года из–за угроз Чалпина были задержаны издания пластинок Опытов, и он получил кругленькую сумму от Уорнеров (в конечном счёте, отразившуюся на финансовом положении Джими) и издал два номерных альбома на Капитоле, чем озолотил себя. Идея Джеффери отдать ему концертный альбом Band of Gypsys, в надежде, что Чалпин, наконец, отстанет, провалилась.

Многие годы Чалпин вёл жизнь процветающего издателя низкокачественных записей в дешёвых конвертах, сделанных нанятыми им за гроши совершенно неизвестными исполнителями, записей песен, принёсших известность своим авторам.

— У него были связи по всему миру по распространению того, что ты обычно называешь "уценённой музыкой", — сказал один видный нью–йоркский предприниматель. — Примерно того, что ты обычно видишь в витринах автозаправок, магазинчиков–на–углу и газетных ларьков.

Теперь, с последнего разрешённого, правда с большой неохотой, Хендриксом альбома, украшенном, чтобы весь мир им любовался, именем Чалпина и его РРХ-компании, он мог собирать львиную долю выручки. И, следовательно, для Чаплина он явился тем необходимым шагом, чтобы с гордостью вступить в высшую лигу. Но недовольство его продолжало расти. Почему только концертный? Почему бы не заполучить в свои руки один из этих больших, эффектных студийных альбомов, о которых толкуют музыкальные критики?

И конца этому видно не было, Чалпин приготовился укусить и от английского пирога — компании, записывающей Джими. В штатах на него имелся целый послужной список жалоб от многих американцев. Хендрикс оказался самым большим его козырем, и Чалпин сфокусировал свои усилия на тактике внезапного нападения и надёжных обвинений, чем на дорогостоящем и рискованном судебном процессе, чтобы окончательно урегулировать свои права по соглашению 1965 года, заключённому между ним и никому неизвестным и находящимся в бедственном положении Джимми Хендриксом.

Известно, что Чалпин и Джими Хендрикс, будучи уже звездой, никогда не представали вместе перед судьёй и присяжными.

— Ты потеряешь всё, если затеять процесс, — говорил Джеффери Джими.

Не верю, что нашёлся бы судья и/или присяжные, которые были бы настолько жестоки по отношению к Хендриксу.

Позвонил мне Джими снова — в феврале.

— Теперь у меня двое детей, — огорошил он меня.