Джими Хендрикс. Предательство

I am out to sing songs that will prove to you
that this is your world
and that if it has hit you pretty hard
and knocked you for a dozen loops,
no matter how hard it’s run you down,
and rolled over you,
no matter what color, what size you are,
how you are built; I am out to sing the songs
that will make you take pride in yourself
and in your work.
Я пою песни, которые докажут вам
что это твой мир
и что, если он ударил тебя довольно сильно
и сбил тебя с дюжины петель,
независимо от того, как тяжело тебя сбить,
и перевернул тебя,
независимо от того, какого цвета, какого вы размера,
как вы построены; Я пою песни
это заставит вас гордиться собой
и своей работой.

В том же конверте Джими прислал копии нескольких контрактов и соответствующие документы. И никакой записки. Я подумала, что этим он хотел показать мне интриги, раздиравшие его на протяжении всей его жизни — некое противостояние чувства гордости и голого бизнеса.

Тем же летом Лонни Янгблад В Нью–Йорке после долгого перерыва снова встретился со своим старым другом:

— Он стал знаменит; у него завелись деньги и он оброс кучей проблем, — вспоминает Лонни. — Джими, сделав серьёзное лицо, сказал мне тогда: "Дружище, многое в моей жизни поменялось. Даже музыка ни в какую не собирается идти туда, куда я хочу, чтобы она шла".

11. Это уже утро, или конец времени?

Солнечный и жаркий день в Сан–Диего, он, Мич и Билли только что отыграли свой концерт, настроение у них было отличное, такое же как и у их поклонников, но когда Джими прилетел в Сиэтл на следующий день, 26 июля, он схватил простуду, так как с моря здесь дул сильный холодный ветер. Зная, как изменчива погода в Сиэтле, у него были плохие предчувствия по поводу предстоящего концерта на стадионе Сикс. Джими был уверен, что без дождя не обойдётся. Тучи медленно затягивали небо, и так же медленно портилось и его настроение.

— Вечером во время концерта лил дождь, — вспоминает друг детства, приятель–гитарист Сэмми Дрейн, — были проблемы с электричеством. Это очень опасно, когда провода мокрые. Я навестил Джими после концерта, он был в доме отца. "Сэмми, — сказал он, — это полный провал… провал". "Что ты, — сказал я. — Ты играл так, как не рвут задницу на датский флаг!" Джими был из тех парней, которые неважно как хорошо они ни играли, они всегда считают, что могли бы сыграть лучше. Я показал ему свою новую машину, и он сказал: "Дружище, у тебя отличная машина!" Он рассказал мне о своём белом Корветте… Он был неутомим, хотя… Я чувствовал, что что–то ещё помимо его концертов беспокоило его.

Пойла для свиней! — вот чего они достойны

Джими позвонил мне уже после Сиэтла, с Гавайев. Мы говорили коротко, из–за интервью об одном фильме, которое потребовало моего присутствия на месте съёмок вдали от города.

— У тебя мало времени? — спросил он. — У меня тоже. Мы сыграли концерт в Гонолулу, а перед ним я играл в долине меж кратеров двух старых потухших вулканов, знаешь, на Мауи, — стал рассказывать он. — Мы дали там два выступления, а теперь все эти общения, все эти бла–бла–бла по поводу съёмок этого Rainbow Bridge, фильма из–за которого Майк Джеффери обсосал меня всего, как если бы я был леденцом в его руках.

Мы уже прежде говорили о желании Майка Джеффери спродюсировать фильм, и как Джеффери, пользуясь именем Хендрикса, натянул струны на Уорнеров, чтобы покрыть его финансово.

— У меня смешанные чувства по поводу этого фильма, — сказал Джими. — Может, это Судьба, чтобы не сказать больше. Рехнувшиеся хиппи и всякие там бла–бла–бла. Это не настоящий фильм. Майк понадеялся на очарование, а действие парализовал. Он снял для меня очень приятный дом с прекрасным видом. Они там снимают, а я валяюсь в кровати и поправляю здоровье, я бы хотел с тобой провести это время.

— Поправляешь здоровье? Ты заболел? — спросила я.

— Ну, я поплавал в океане и поранил ступню об острые кораллы. Дружище, это чертовски больно! Колит, ты не поверишь! Я обратился к врачу, чтобы он вытащил одну из этих больших иголок, которая, по–видимому, осталась в ноге, эти занозы всегда меня пугали в детстве, я боялся умереть от инфекции. Врач сказал мне: "Ложись в кровать и не вставай с неё". Меня сильно лихорадит. Но у меня есть время подумать. И я много думаю. Реэволюцианирую, как ты всегда говоришь в таких случаях.

Я хмыкнула.

— Это хорошо, разве не так?