Джими Хендрикс. Предательство

Было уже четыре часа дня, когда мой самолёт приземлился в Лос–Анжелесе. Меня встречала мама и отвезла к себе домой, чтобы возвратить меня утром в понедельник на работу после моего "отпуска". Когда я подошла к своему автоответчику, на меня хлынул поток сообщений — выражение грусти и симпатии и бесконечные вопросы. "Что произошло в действительности?" "Позвони мне, как только приедешь!" — взывали голоса. Я была поражена, когда услышала, что Бадди Майлз организовал, чтобы на дисплей в Мэдисон–Сквер–Гардене вывели портрет Джими, а вся выручка пошла на благотворительность.

Я колебалась звонить или нет отцу Джими в Сиэтл. Я не была знакома с ним. Он не знал кто я такая. Странно, но в прошлом году Джими зачем–то дал мне его номер, когда он отправлялся в Сиэтл провести там концерт. Я небрежно тогда нацарапала его на салфетке, не думая, что когда–нибудь стану туда звонить.

К телефону подошла женщина, полагаю, что жена Эла, Джун. Тихим голосом я рассказала ей, что я друг Джими, и что моё имя ничего не скажет мистеру Хендриксу, но что мне необходимо переговорить с ним. Меня удивил этот человек. Я понимала, что репортёры должны были атаковать его в любое время дня и ночи. И вот теперь, он взял трубочку и пробормотал:

— Алло… алло.

— Мистер Хендрикс, — начала я. — Я только что вернулась из Лондона и слышала всевозможные сплетни о том, что могло произойти с телом Джими. Пожалуйста, сделайте так, чтобы они не распространялись. Он был счастлив в Лондоне. Надеюсь, его быстро похоронят и похоронят там.

Меня трясло, и от этого я могла показаться бесцеремонной.

Отец Джими хрюкнул в трубку. Что это? Да? Нет?

Вдруг он заговорил голосом ясным и сильным. Если бы не ситуация, я бы сказала даже весёлым, он спросил меня:

— Сколько денег при нём было?

Возможно, Джими слова отца не удивили бы, но меня они повергли в штопор. Я стояла на кухне в доме моей матери, сжимала окоченевшими от боли пальцами трубку и не могла произнести ни слова. На том конце провода Эл Хендрикс ждал ответа, мне нечего было сказать. Я повесила трубку и медленно разжала пальцы.

Этот парень заслуживал большего, чем ему дала его жизнь

В понедельник я переговорила с печальным, убитым горем Генри Штайнгартеном. Он был один из немногих, с кем я могла обсудить действия Моники Даннеманн в последние часы Джими. Разговор получился долгим, он внимательно выслушал мои соображения о том, что могло произойти в ту ночь в подвальном этаже на квартире Моники Даннеманн. Адвокату пришлось много раз связываться с Джими по телефону в те дни и недели перед его смертью, он был посвящён во все мысли, намерения и опасения Джими и полностью разделял мои чувства по поводу отчаяния, в котором находился Джими. Штайнгартен согласился со мной, что Джими мог принять такое решение и отсчитать девять таблеток.

— Он взял свою жизнь назад, — сказала я. — Я убеждена в этом.

— Да, — ответил он.

Я услышала по голосу, я почувствовала, как его начинает переполнять грусть и с трудом сдерживаемая эмоция. Слова, произнесённые им, эхом отдаются в моих ушах даже сейчас, когда я пишу эти строки:

— Этот парень заслуживал большего, чем ему дала его жизнь.

Билли Кокс находился на полпути к выздоровлению и был ещё очень слаб, когда я позвонила ему.

— Это я виноват в том, что произошло с Джими, — сказал он совершенно разбитым голосом. — По–видимому, то, что он ввёл меня в свою группу, создало ему массу проблем.

— В этом нет твоей вины, Билли, — попыталась успокоить его я. — Это уже давно назревало.

— Он часто тебе звонил, ведь так, да? Что тебе Джими рассказывал? — спросил Билли. — Пытаюсь понять, когда мы с тобой познакомились?

Он хотел услышать от меня всё, любое слово, какое я могла сказать о его друге. Я чувствовала сострадание к этому человеку. Он переживал за него ещё с тех времён, как они впервые встретились в Форт–Кэмпбелл. Он мог сказать мне такое, что не мог сказать никто другой, ведь он помнил его ещё тогда, когда Джими был ещё просто Джимми. Он попытался осмыслить борьбу своего друга за жизнь, так как всегда восторгался его магией. Чувство потери для Билли не измерить никакими словами.

— Ничего подобного уже не повторится, — с грустью произнёс Билли.

В трубке слышно было, что он тяжело вздохнул, а я — на этом конце провода.

— Ты любила его, ведь верно? — спросил он.

— Да, верно, и сейчас люблю.

Он был вполне счастливым человеком

Американские музыкальные еженедельники Billboard и Cash Box по традиции комплектуются цветным приложением, уведомляющим о новых пластинках (о сорокапятках и об альбомах). Но спустя всего несколько дней после смерти Джими Хендрикса читатели нашли ещё две необычные страницы.

Одна полностью белая с чёрной окантовкой и всего четырьмя строками:

Чёрному цыганскому котяре

Кто потряс устои мира

Когда это было необходимо более всего

Покойся с миром.

Помеченная значком поп–фестиваля в Монтерее.

На другой — всего одна строка:

Спокойной ночи милый наш чёрный принц