— Его игра была настолько восхитительна, что пугала меня. Чувство ревности говорило во мне. Мы все чувствовали угрозу, он внушал нам благоговейный страх! Поближе познакомившись, я нашёл в нём умного, занимательного, приятного и интересного собеседника и сверх того, полностью погружённого в игру на гитаре. Я любил Джими. Я уважал Джими. Я всегда чувствовал волнение, когда слушал его игру. Столько лет мы были знакомы, и ни разу он не дал мне повода скучать. Ни в музыкальном смысле, ни в человеческом.
Слова Эрика исходили от самого сердца, я была поражена до глубины души.
Спустились сумерки, я решила вызвать такси, чтобы успеть на поезд до Лондона, но Алиса и слышать этого не захотела и настояла на том, чтобы отвезти меня окружными дорогами, минуя забитую машинами автостраду. Она схватила ключи, лежащие на полке в кухни, проводила меня к машине и помогла мне забраться в низкую розово–лиловую Мазерати. Под шум ревущего двигателя мы мчались сквозь темноту и, наслаждаясь роскошью и скоростью, изливали друг другу души — музыка и мужчины, любовь и страхи.
Алиса была не старше двадцати, но казалась мудрее своих лет и была переполнена любовью и чувствами к Эрику, она очень переживала за него, видя как он страдает.
— Одним из самых ярких моих воспоминаний, связанных с Джими, — сказала она неожиданно, повернув голову ко мне и улыбаясь, как если бы хотела показать мне самое любимое своё сокровище, — это тот декабрь, когда мы решили, что он должен надеть костюм Санты, приклеить белую бороду и всё такое для детского благотворительного вечера. Он, не задумываясь, согласился — в роли Санты он был великолепен! Джими был так мил с ними, дети его обожали, впрочем, как и он их. Мне никогда не забыть тот день… никогда не забыть его. Джими был очень хорошим человеком.
Часть 3. Изобретение нового Джими Хендрикса
Введение
В музыке Джими Хендрикс всегда первым прокладывал лыжню. Ныне рок–звезда мертва, а его пророческие слова, сказанные в декабре 1969 года, — "Если, что–либо случиться со мной, законники будут биться из–за меня следующие двадцать лет", — приобрели всё возрастающее и устрашающее значение.
Сегодня, 35 лет спустя, Джими Хендрикса всё ещё крутят по радио, и сумасшедшие коллекционеры продолжают скупать его записи, теперь уже изданные в цифровом формате, записи тех, скоротечных и волшебных лет, почти четырёх лет незаходящей звезды Джими Хендрикса. Сегодня Джими продолжает удерживать титул "Величайшего рок–гитариста" и он же — величайшая творческая фигура в современной музыке, продолжающая возбуждать в людях жадность — да–да, именно жадность, жадность адвокатов, сражающихся в судах за его деньги. Можно сказать, что предсказание это более чем оправдалось.
В части третьей я расскажу, как же развёртывались события после смерти Хендрикса…
13. 1971-1989: Новый режим
Становление империи Лео Брантона
Генри Штайнгартена Эл Хендрикс удивил — он не ожидал, что Джими так не похож на отца — Эла не интересовало ничего, что Штайнгартен пытался рассказать — ни мысли Джими, ни то, что многие вопросы необходимо было урегулировать. В начале 70–х соседи по Южному Сьюард–Парквей в Сиэтле поделились со мной своими наблюдениями насколько быстро, вдруг, Эл и Джун Хендриксы собрались и отправились в своё первое совместное путешествие в Нью–Йорк после смерти Джими, вызвав этим всеобщее удивление. Причём оба, помимо всего прочего, надели ковбойские шляпы. Супруги находились в состоянии крайнего возбуждения и, схватив свои бесплатные авиабилеты, воскликнули: "Мы вернёмся богатыми!"
Однако богатыми так скоро как хотелось Элу, они не стали. Ему не нравилось всё, что говорил ему Штайнгартен. Он не хотел слышать о выдвинутых претензиях на наследство, он не хотел слышать, что не было никакого завещания. Эл Хендрикс категорически не хотел слышать ни о каких долгах. Его не интересовал, ни Ноэл, ни Мич, ни причитающаяся им часть за их участие в концертах с Джими. Тем более он не желал слышать о правах Тамики Лорис Джеймс, юной дочери Джими, которую он никогда не видел, или чтобы ему напоминали о том, что где–то в Швеции у Джими есть маленький сын. У него подкосились ноги, когда ему сказали, что на момент смерти сына, у того на счету в банке была всего двадцать одна тысяча долларов.
— Я хочу, чтобы было по–моему и хочу по праву принадлежащих мне денег, — сказал он своим знакомым после менее–чем–победного возвращения.