И до полуночи, и после Нина веселилась вволю, никем и ничем не стесненная. Мужики, слава богу, у подруг приличные, все трое, не приставали и не нахальничали, хотя глазами, разумеется, всю ее ощупали. Пытались то же самое проделывать и руками, во время танцев, но это тоже в порядке вещей — пока не переходят границу. Недаром все эти пряжечки да застежечки, кнопочки и пуговички как раз и располагаются у женщин в легкодоступных и притягательных местах.
Курить ходили в кухню, причем хозяйка предупредила сразу — процесс выдерживать по половому признаку: отдельно мужчины, отдельно женщины. Зиночкина мотивация была, как всегда, прямолинейна и железобетонна: «Вы в наши бабские секреты не суйтесь, а нам ваши знать не интересно!»
Было много шампанского, много танцев, вагон и маленькая тележка комплиментов, невинного флирта, смеха, шуток и прибауток, случилось даже хоровое пение под гитару…
К трем ночи, к Новому году по московскому времени, Нина как-то даже слегка подустала.
Она села в кресло перед телевизором, обмахиваясь полотняной салфеткой, успокаивая дыхание после энергичного твиста. Приятно и легко кружилась голова, лишь чуть-чуть напоминали о себе ноги в новых, всего второй раз надетых туфлях. Звук у телевизора был выведен на ноль, и она отдыхала, невидяще разглядывая мелькающие лица завсегдатаев праздничных «голубых огоньков»…
Постепенно стало наплывать забытое чувство приподнятой легкости, душевной силы и физического здоровья, ясности и просветленности ума — похожее на то, которое возникало порой в детстве и юности и которое она определяла для себя как безусловное, полное, но абсолютно беспричинное счастье. А может, и не беспричинное, а от простого осознания, что ты есть, что ты живешь на белом свете… что впереди у тебя необъятное и прекрасное будущее…
Давно, ах, как давно она не испытывала ничего подобного! Впору крикнуть: «Остановись, мгновенье!..» И впору поверить, что и дальше все-все-все будет хорошо!
Но внезапно звук у телевизора прорезался до полного, и кто-то сунул ей в руку бокал пенящегося шампанского, и диктора на экране с его прощальным возгласом «С Новым годом, дорогие товарищи!» сменили часы на Спасской башне, и вслед их бою все хором начали считать в полный голос: «Раз, два, три… пять… девять…», а Нина, вырванная насильно из того странного состояния, неожиданно для самой себя подняла глаза вверх и с последним ударом курантов подумала почти вслух: «Господи! Я никогда тебя ни о чем не просила, но дай мне в этом году спокойствия! Дай мне мира и покоя! Прошу тебя, Господи!»
Подскочившие Зиночка с Веркой принялись с ней чокаться и целоваться, затормошили, закружили, потащили к столу… и там она снова чокалась, целовалась, поздравляла с Новым годом, принимала такие же поздравления… а в голове мерно звучало: «Мне — успокоение!.. Мне — покой!.. Пожалуйста, Господи! Ну что тебе стоит?»
Потом она прошла в соседнюю комнату, к телефону, надо было проведать Сережку. Трубку взяла Лялина мама, Гертруда Оттовна, и сказала, что мальчики и девочки встретили Новый год по Москве и решили прогуляться в соседний микрорайон к друзьям, но пусть Нина Васильевна не беспокоится, они все очень хорошие, очень приличные мальчики и девочки, ведут себя хорошо и прилично, а после шумных игр и современных танцев как же не пройтись по свежему воздуху, тем более на улице плюс восемь градусов…
А потом, слегка поколебавшись, она набрала квартиру Виталия.
Пять длинных гудков показались почти вечностью, она уже собралась положить трубку, как в наушнике раздалось родное и знакомое «да-да!» Она не собиралась ничего говорить, она просто хотела услышать его голос и сейчас мысленно, про себя, произнесла: «С Новым годом тебя, мой милый! Счастья тебе и удачи!»
— Алло, алло, я вас слушаю! Говорите!
Она незвучно поцеловала решетчатый микрофон и медленно положила трубку на блестящие штырьки. И улыбнулась, представив, как он растерянно слушает пищащие гудки, а только потом понимает, что это была она, и он должен, обязан догадаться, что звонок — сигнал, что она хочет видеть его и как можно скорее. Может быть, даже сегодня…
И вдруг, ни с того ни с сего, захотелось позвонить Баринову.
Нет-нет, ничего такого, нормально поздравить с Новым годом, пожелать всего того, что обычно желают в этих случаях… Но они с Лизой улетели на недельку в Ленинград. Дочери-близняшки — Татьяна и Галина — пошли по стопам родителей, учились там на третьем курсе Военно-медицинской академии.
Вечером четырнадцатого позвонил Баринов. Поздравил с Новым годом, который наступил, как он выразился, теперь уже окончательно и бесповоротно. И пригласил назавтра продолжить «совместную работу».
«Но немного пораньше, хорошо? К двадцати ноль-ноль сможете?..»
Нина обрадовалась почти до неприличия, даже не ожидала от себя такого. Оказывается, она уже успела соскучиться по лаборатории, по экспериментам. Привыкла!