Джинны пятой стихии

Далее. Финансы и маттехснабжение. Ну, этим займется Александра, в помощь — заведующие секторами. Проанализировать финансовый отчет на предмет нецелевого использования средств. Пересмотреть заявки на оборудование и оргтехнику, еще раз продублировать. Накатать очередную жалобу в президиум Академии: мы заказываем, а нам отказывают и ассигнования режут. Как тут полноценно заниматься наукой?.. Подготовить документы на списание всего оборудования, что выработало свой ресурс: вот мы какие бедные и несчастные, на какой рухляди приходится удерживать на мировом уровне советскую биологию.

Теперь главное — тематика. Формально не подкопаешься. Темы рассмотрены и утверждены на ученых советах — сначала в институте, потом в академии, и согласованы с Москвой. Да только формального подхода от комиссии ждать не придется, в ее состав включат двоих-троих специалистов, которые понимают и разбираются. Можно даже вычислить, кого именно. И уж они-то постараются, землю будут рыть! И нароют, как пить дать — нароют! А ничего не найдут — притянут за уши.

Сектор биохимии мозга, тут, пожалуй, чисто. Химия — наука точная: есть реакция — есть, нет реакции — нет. А факты она не интерпретирует.

Сектор биофизики мозга. Картина такая же: есть сигнал — есть, нет сигнала — нет. Все остальное — от лукавого… Надо, пожалуй, подготовить дополнительно еще пару собак да вживить им в мозг электроды по восемнадцатой схеме. «Шлем Мономаха» на собачке непосвященных сильно впечатляет, заодно и контрольную серию проведем.

Сектор морфологии мозга. Здесь сложнее. Препарировать мозг — это тебе не икроножную мышцу лягушки выделить, а потом ее функцию определить и идентифицировать!.. Тут ведь сколько физиологов, столько и мнений. Возьми любую монографию, отчет любой лаборатории по исследованию структуры мозга, сплошное «вероятно», «скорее всего», «надо полагать», «логично предположить»… Ладно, если будет необходимо, можно будет постараться сыграть на противоречиях различных школ, в том числе и отечественных. Скажем, московской и новосибирской. Можно приплести и ленинградскую.

Наконец, сектор физиологии сна… Собственно, он-то и является главной целью комиссии. В делах остальных секторов они и копаться, скорее всего, не будут, разве что формально. Или для того, чтобы утопить окончательно и бесповоротно. Все зависит от целей и задач. То есть кому это выгодно. Найти — обязательно что-нибудь найдут, ничего идеального не бывает…

Ну, ладно.

Все «концы» по текущим работам зачистят заместители, а на нем остается «большая политика»… Разбрасываться тоже не следует, но и мельчить не приходится, слишком много стоит на карте под названием «Афанасьева». Кстати, какая она дама — треф или червовая? Светлая шатенка с рыжеватым отливом — это как будет по-научному?..

Нейтрализовать ту «могучую кучку», вернее, «вонючую кучку», что в последние годы подобралась в президиуме Академии и около, будет непросто. Если цель — лаборатория, а объект — сам Баринов. Претенденты на завлабство подросли и оперились. Орлятам захотелось летать. Хотя какие они к черту орлы, скорее грифы-стервятники. Но тоже стремятся в небо и повыше. И упасть не боятся, поддержка мощная.

Итак, начинаем стелить соломку. И начинать надо, разумеется, с ближнего окружения.

Он поднял трубку, набрал номер приемной.

— Здравствуй, Софочка, дорогая! Наиль Сагирзянович у себя?.. Никуда не собирается, нет?.. Вот и прекрасно. Доложи, пожалуйста, что минут через пять я к нему зайду. Спасибо!

Директор института Габитов слыл как ученый личностью довольно ничтожной, и Баринову порой бывало его просто жаль. Начинал он еще в пятидесятые и проявил себя как неплохой физиолог. Читал Баринов его кандидатскую, ранние работы, были в них и малые открытия, и новизна взглядов, и искра божья… А как присудили ему премию Академии, дали сектор, а потом и лабораторию, начали избирать в разные комиссии да советы, стали сажать в президиумы — и скис, кончился хороший ученый-экспериментатор. Превратился в посредственного администратора… Человек неглупый, он вовремя это понял, поспешил срочно переквалифицироваться. Но и в преподавательской деятельности не все оказалось гладко — косноязычие, зашоренность, неумение наладить контакт с аудиторией, а потом, поговаривали, попался на взятках с абитуры.

Когда в шестьдесят восьмом задумали открыть в Киргизии филиал Института экспериментальной медицины, лучшей кандидатуры на директорство не нашлось. Из Москвы-то какой дурак поедет к черту на рога, а тут — готовый почти национальный кадр, пригодный по всем параметрам.

Баринова распределили в этот институт как раз в начале его становления: в только-только после капитального ремонта трехэтажном здании сидел директор с главным бухгалтером, двое-трое старших научных, до десятка младших научных сотрудников, пять лаборантов плюс вахтер. Штатное расписание — голое, почти полностью вакантное. Ни людей, ни оборудования, ни налаженного хозяйства — только научные темы, спущенные центральным институтом.