Джинны пятой стихии

Собираясь отказываться от дальнейших экспериментов, она подготовила несколько причин в оправдание. Тут и загруженность на работе, и необходимость больше времени уделять сыну, и, как крайность, хотела даже намекнуть на недовольство и ревность мужа… Но посмотрела на Баринова, вздохнула и неожиданно сказала правду:

— Устала я, Павел Филиппович. От всего устала. Элементарно и тривиально.

А поскольку он снова ничего не ответил, только сосредоточенно помешивал кофе в чашке, продолжила:

— Я прикидывала, за полгода статистика должна набраться солидная: что-то около ста двадцати ночей, а это почти тысяча часов сна под наблюдением. Зарегистрировано, описано и документально подтверждено шестнадцать сновидений… Павел Филиппович, вы можете сказать, что нового могут принести мои ночевки здесь?

Баринов отложил ложечку и посмотрел ей прямо в глаза.

— Да, Нина Васильевна, вы хороший математик. Сто двадцать три ночи, включая январские, грубо — девятьсот тридцать часов, шестнадцать случаев «эффекта Афанасьевой»… Статистика неплохая.

— Так в чем же дело?

— Мне нелегко признаться в этом, Нина Васильевна, однако… Вы абсолютно правы в главном, за это время мы не продвинулись ни на шаг. Я имею в виду природу ваших снов. Ведь первоначальной целью наших исследований было выяснить их причину и происхождение… Да, попутно мы подтвердили вашу уникальность, открыв новые эффекты, с вами связанные и вам присущие. Но это не основное… Хотя, как знать, в науке часто бывает, что побочные эффекты становятся основными. Так что некоторый результат все же присутствует.

— Они имеют какое-то отношение к моим снам?

Баринов снова вздохнул, устало и словно бы отстраненно.

— Вы, Нина Васильевна, на удивление умеете задавать неудобные вопросы… На него я сегодня не имею однозначного ответа. Не могу сказать ни «да», ни «нет».

Они помолчали.

Нина ждала его решения, а он мысленно прикидывал, что, может, и к лучшему на время свернуть эксперименты. Вернее, приостановить.

Действительно, ничего нового пока не вырисовывалось, а набирать статистику — толку мало. Нужно что-то принципиально иное. Посидеть над накопленными материалами, подумать, поискать какие-то другие подходы… Да и комиссия, черт ее дери, останется с носом: кончились эксперименты с экстрасенсорикой, нет объекта, и тема приостановлена на неопределенный срок. А уляжется ажиотаж, можно будет снова к ней вернуться. А к тому времени и сама подопытная успокоится, отдохнет…

— Знаете, будь моя воля — изолировал бы я вас от превратности нашего мира. От всех забот, искушений и опасностей.

Нина рассмеялась несколько искусственно.

— Это где же, Павел Филиппович, в петровской кунсткамере?

— Упаси бог! В Алмазном фонде, дорогая Нина Васильевна, в Алмазном фонде! Среди таких же уникальных творений природы.

— Великоват получится алмаз-то! Интересно, на сколько карат потянет?

— Вашу ценность не измерить в каратах.

— Это комплимент?

Баринов словно не услышал ее.

— Ну что ж, Нина Васильевна, значит, так и порешим… Но только с условием — не забывайте нас. Лично мне не хотелось бы вот так просто исчезнуть из вашей жизни.

Нина остро взглянула на него.

— Что-то не похоже на вас, Павел Филиппович. Или… это завуалированное признание?

Как всякая привлекательная женщина, а Нина не без основания считала себя таковой, за свою жизнь она выслушала немало признаний в симпатии, в интересе, и даже любви — и открытых, и намеками. Не считая прямых и откровенных действий, на которые нередко отваживаются мужчины, спровоцированные местом, временем и обстоятельствами, когда они без разговоров решаются идти напролом: обнять, поцеловать, повалить на диван, затащить под куст, зажать в узком пространстве прихожей или кухни, а бывало, и между шкафами ЭВМ… Да мало ли где! У пульта в машинном зале или в кабинете — подсесть поближе, взять за руку, заглянуть призывно в глаза… иногда даже стихами заговорить, чужими, разумеется, но, помнится, попался среди них скрытый поэт — и начал шпарить, подвывая, свои рифмованные строки… Но все же каждое из таких объяснений чем-то да предварялось, всегда можно было угадать тот миг, когда собеседник решался на словесный изыск или попытку действия…

Но с Бариновым подобные выходки никак не ассоциировались, и то, что он счел возможным «выйти на тропу любви», показалось странным и нелепым. Что он тут же и подтвердил.