Джинны пятой стихии

— Нина Васильевна, расставим точки над «i», — он задумчиво потер подбородок и даже слегка поморщился. — Не хочу показаться грубияном или невеждой, не владеющим «политесом» с женским полом, однако ж с вами, по-моему, можно изъясняться открытым текстом. Я очень четко провожу границы между любовью, влюбленностью, симпатией, интересом, дружбой, приятельством, простым знакомством и так далее. В данном случае рядом с моей искренней симпатией к вам — как мужчины, как человека, абсолютно четко соседствует исключительно шкурный интерес — как ученого… Ваше решение прекратить участие в исследованиях я уважаю, хотя, извините, не понимаю, но чисто по-человечески знакомство с вами, общение с вами я прерывать бы не хотел… Кстати, вы почему не приходите ко мне на «четверги»?

— Но, Павел Филиппович, я предполагала…

— Ну-ну, заканчивайте!

— Я предполагала, что у вас собираются друзья, хорошие приятели, а ведь я, собственно, не отношусь ни к первым, ни ко вторым.

— Хорошо, допустим. Но есть еще категория, о которой вы умолчали — «интересные люди».

— Вы считаете меня и моего мужа интересными людьми?

Баринов остро глянул на нее, словно уколол. Она стойко выдержала его взгляд и даже улыбнулась.

— Хорошо. — Он помолчал. — Другая сторона дела: лично вам хотелось бы общения с интересными людьми?

— О-о, Павел Филиппович! Вот это уже запрещенный прием!

— Ничего, ничего! Друзья прощают мне и не такие выходки!.. Словом, уважаемая Нина Васильевна, первый четверг месяца — уже послезавтра. Мы с Лизой начинаем принимать с четырех часов пополудни. Вам все ясно?..

Ну вот, решение принято, все обговорено. И даже обошлось без видимых эксцессов.

Но как обычно бывает в таких случаях, в душе оставалось некое разочарование — так быстро и безоговорочно Баринов согласился ее отпустить. Не уговаривал, не сердился на ее решение, не приводил никаких доводов против. Отпустил легко и просто. Правда, очень недвусмысленно предложил продолжать знакомство, даже достаточно близкое, что-то вроде «дружить семьями».

Нина взглянула на часы над дверью. Ого, почти двенадцать!.. Ну, сегодняшняя ночь для эксперимента потеряна, значит, так и быть… Но и прощаться вот так, сразу, тоже не хотелось.

И словно бы в оправдание своему решению она заговорила о Сереже.

— Теперь я смогу побольше времени уделять сыну. У Сережки, по-моему, наступает переходный возраст. Ершистым становится, стремится к самостоятельности. И к озорству. Представляете, Павел Филиппович, на днях всем классом сбежали с уроков и отправились в горы — кто-то пустил слух, что появились подснежники.

— И что? — живо поинтересовался Баринов.

— Ничего, конечно, не нашли, но всему классу снизили оценку за поведение. И родителей вызвали в школу.

— Наказали?

— Сережку? Конечно. Неделя без прогулок и магнитофона. А он в свое оправдание — все сбежали и я сбежал.

Баринов громко расхохотался. А в ответ на недоуменный взгляд Нины принялся рассказывать, как в девятом классе из-за какой-то очередной провинности его вызвали на педсовет. Ну, вызвали и вызвали, поругали, он повинился бы — на том и кончилось. Но в юношеской браваде, когда стали уж очень настойчиво понуждать к покаянию, он выдал изумленным педагогам:

«Я вот что-то не пойму, как мне быть. То меня упрекают, что, мол, все идут не в ногу, а один Баринов в ногу, а то говорят — если все станут с крыши прыгать, и ты тоже прыгнешь?.. Разъясните мне, пожалуйста, когда мне в ногу с крыши прыгать, а когда не в ногу на крыше оставаться?..»

В итоге он заработал «удовлетворительно» по поведению за первое полугодие, а дядьке Антону, который заменил ему отца, директор многозначительно заявил, что видит в мальчике первые признаки диссидентства. «А это, знаете ли, чрезвычайно чревато для его будущего!»

…Объяснять Александре Васильевне и Игорю вынужденный тайм-аут не пришлось. Они поняли все сами, и поняли, пожалуй, правильно.

«Колхоз — дело добровольное».

4

Неделю Нина блаженствовала.

Это состояние почти напоминало первые дни очередного, заслуженного трудового отпуска. Правда, на работу она ходила, как положено, и домашнюю работу с нее никто не снимал, однако вдруг образовалась масса свободного времени, которым можно было распоряжаться по своему усмотрению. Главное — не тяготила необходимость каждый вечер спешить в лабораторию, исчезли сложности, что, надо признать честно, привнеслись в последние шесть-семь месяцев… А ведь казалось наоборот — это участие в экспериментах принесло ей облегчение… Такой вот парадокс.

Предстоит непростая задача — налаживать отношения с Юрой. И Сережка требует повышенного внимания, он, пожалуй, начинает в самом деле отбиваться от рук. Да, возраст, да, закономерное явление, а все равно тревожно.

…Но время шло, и постепенно, исподволь, начала проступать тяга к прежнему распорядку, сложившемуся за полгода с небольшим. И становилась все сильнее.

Ей не хватало… чего? Общения с Бариновым?.. С другими сотрудниками лаборатории?..

Может, подсознательно она жалеет о том, что так опрометчиво отказалась от возможности избавиться от ночных кошмаров? Пусть даже гипотетической…