…Пропетляв, как и раньше, по городу, Баринов остановился прямо под окнами квартиры Щетинкина — хорошо, первый этаж! — и резко, требовательно посигналил: раз, другой, третий…
Как только Щетинкин сел рядом, Баринов сунул ему заранее приготовленный листок с текстом: «Молчи и ни звука, пока я не дам знать», и увидел удивленно поднятые брови. Резко взял с места, до ближайшего сквера было рукой подать. Вышел из машины, поманил за собой Щетинкина. И только отойдя на порядочное расстояние, свернул с дорожки прямо в густые заросли. Щетинкин послушно шел следом, лишь перед кустами выразительно покрутил у виска пальцем, когда Баринов оглянулся, проверяя, идет ли он за ним.
Прямо за кустами, метрах в десяти от дорожки, стояла садовая скамья, они очень удачно на нее наткнулись. Место идеально-укромное, мечта влюбленных парочек.
— Сядем, Серега… Значит, так. На меня вышли оч-чень и оч-чень серьезные люди, и они очень сильно хотят сделать мне нехорошо. А заодно достанется и моим друзьям. Поэтому чем меньше ты будешь знать, тем лучше для тебя и для меня… Хоть Олег и засветился, но будем думать, что в их поле зрения он пока не попал. Срочно отправь его домой, лучше поездом, там паспорт не нужен. Пусть сидит и не рыпается, если не хочет, чтобы ковырялись в его черепке. Объясни, что ситуация серьезная, напугай посильнее, но без подробностей… Понял, нет?
Щетинкин смотрел на него — удивленно и иронически одновременно. Немного подумал, потом сказал:
— Паша, ты вчера дома еще поддал, в одиночку? Проспись, милый!.. Или объясни, что за шпионские страсти-мордасти передо мной разыгрываешь.
— Сережа, тебе ли напоминать: меньше знаешь — крепче спишь.
— Да что случилось-то, объясни толком!
— Ладно, но я тебя предупредил… Как и следовало ждать, «эффектом Афанасьевой» заинтересовались ребята из «серого дома на площади». Да даже не они, а бери выше — из центра. Но ведомство-то одно.
— А на черта она гебистам? Тем более покойная?
— За гебистами стоит еще кое-кто. И сегодня утречком их человечек нанес мне визит.
— Кто?
— Конь в пальто и дед Пихто! Какая тебе разница?
— А при чем тут Олег?
— Возьмут меня — возьмут и его. А уж ему они точно жизнь сломают, если жив, конечно, останется. Мы-то с тобой — все, считай, отработанный материал. Ты еще сможешь, наверное, выскочить, если будешь себя правильно вести. А мне, парень, кранты. Говорю, чтобы не было сюрпризом.
— Свистишь, Паша!
— Я, Серега, у них под колпаком еще с шестидесятых. И поверь: когда ничего не знаешь — не в чем признаваться. Так что лучше не знать. И врать не придется. Тем паче что вранье все равно не пройдет. Есть способы.
— Химия?
— И химия, и физика. Причем физика традиционная, наигранная со времен инквизиции. Веками обкатанная, лишь немного усовершенствованная — в связи с техническим прогрессом.
— Ладно. Не убедил, но — поверю. Ты вроде мужик серьезный, волну зря гнать не будешь… Говори, чего надо. И чего не надо, и к чему быть готовым. И что говорить… Ты, наверное, легенду уже продумал?
— Да не было у меня времени на это, не было!.. Начнут копать, а они начнут! — дурака не валяй. Ты не Зоя Космодемьянская, не кочевряжься, ничего не имитируй, иди на «полную сознанку». Сутью моих экспериментов никогда не интересовался, да я тебя до них и не допускал. Просто по дружбе попросил провести полное патологоанатомическое исследование. Ни об экспериментах, ни о самом объекте, ни об идеях — ничего не знаешь. И ту папочку, которую мне показывал, надежно спрячь. Про Олега, если спросят… Мой знакомый — и все. Но постарайся, чтобы не спросили.
Они помолчали.
— А ты, Паша, не заигрываешься? — осторожно спросил Щетинкин. — В смысле — в шпионов?.. Вон даже в кусты меня отвел.
— Ты действительно дурак или притворяешься?
— Думаешь, они тебе в машину «жучков» насажали? Так мы с тобой по телефону общались, вполне могли слушать.
— Не знаю, Серега. Надеюсь — не успели. А береженого, сам должен понимать… Контора-то серьезная… Другое дело, если Банник сюда сунулся сам по себе, не подстраховался. На то и надежда. Он сволочь самоуверенная да и не захочет раньше времени у местных светиться.
— Это какой Банник? Не знаю такого, не слышал.
Баринов поморщился от досады.
— Вот черт! Не хотел же, а вот проговорился сдуру! Извини, но — забудь. И не вздумай кого-нибудь расспрашивать. Повезет — сам когда-нибудь все расскажу.
— Кому повезет?
— Мне, разумеется. А пока я время потяну.
— А чего тянуть-то? Криминала за тобой нет.
— Криминала нет, — согласился Баринов. — За мной, парень, дела похуже.
На эти слова Щетинкин не нашелся что ответить, только развел руками и сердито засопел. Потом сказал:
— Ты помнишь, когда мы познакомились?
— Ну! В шестьдесят втором, а что?
— Так вот, четверть века так просто со счетов не сбросишь. Во-первых, ты мне друг, а дружба, согласись, обязывает. Во-вторых, мою настырность ты знаешь. В третьих, я привык работать с открытыми глазами… Сказать тебе — в-четвертых и в-пятых?
— Ладно, — устало произнес Баринов и махнул рукой. — Черт с тобой. Что ты от меня хочешь?