Джинны пятой стихии

Коньяк не забирал. Так, только слегка давило виски, несколько отяжелели руки и ноги. Слишком напряжена психика, чтобы позволять алкоголю заиметь власть над организмом. Такую свою особенность Баринов знал давно, но знал также, что похмелье в этом случае будет тяжелым. Все неприятности начнутся потом. Но сейчас это тоже казалось несущественным.

Он подошел к столу. Еды было заготовлено на десятерых. Мяса еще оставалось полкастрюли да к шашлыку всякие овощи-фрукты, зелень, лепешки, сыр, даже копченая колбаса.

Он поднял с пола у ножки стола бутылку, что привез с собой, выразительно встряхнул капли темно-коричневой жидкости на донышке. Щетинкин понимающе кивнул и скрылся в домике. Появился он вмиг, неся пузатую бутылку экзотической формы с пестрой наклейкой.

Омельченко перехватил ее, принялся рассматривать.

— Не слабо, не слабо! «White Horse», «Белая лошадь»… «создано в 1742 году»… Ну, не виски же, наверное, а фирма… Что, мужики, прокатимся по единой?

— А может, ну его, этот виски? — Баринов принял у Омельченко бутылку, поставил на стол. — Может, чего попроще, по старой памяти, а?

Щетинкин хмыкнул и снова исчез. На этот раз его не было подольше. А когда вышел, то держал в руке приземистую полулитровую бутылочку с изначально отлитой по боку мерной шкалой, под резиновую пробку заполненную прозрачной жидкостью.

— Нате, братья-алкоголики. Разводить будете или как?

— Или как, — отозвался Омельченко и хитро прищурился. — Чтобы градус не понижать.

— Ну, вот и славненько, — сказал Щетинкин, снова усаживаясь за стол. — Значит, я правильно думал, тут и заночуем. Борис в командировке, вольный казак, а Лизу я предупредил, — повернулся он к Баринову. — Позвонил, напомнил, что жду тебя на даче, сказал, что, возможно, останемся до утра.

Баринов и Омельченко переглянулись.

— Ты ей звонил? — медленно переспросил Баринов.

— Ну да. Тебя же нигде не мог найти. А что?

От досады Баринов даже сплюнул.

— Нет, Серега, тебя еще учить и учить! Ну, ни разу не образованный!.. Я что тебе вчера говорил? О чем предупреждал?

Его поддержал и Омельченко.

— Аккуратней надо, Сережа! — сказал он укоризненно, покачивая головой. — Понимаешь, был бы Банник сам по себе — да и черт с ним и с его ведомством! Куратор там больно серьезный.

— Вы что, думаете, и меня прослушивают? Мания у вас какая-то, честное слово!

— Сам-то ты им, скорее всего, и на хрен не нужен, извини. Но раз они «сели на хвост» Паше, то обязаны «взять под колпак» всех, с кем он контактирует. И Лизу, и тебя, и меня… Ну да ладно, до завтрашнего вечера у нас время есть. Паша, у тебя же завтра встреча с Банником?

— Назначил на вечер.

— Ну вот, ergo, до завтрашнего вечера мы абсолютно свободны. Наливай. И не будем думать о плохом.

Запивать чистый медицинский спирт холодной горной водой из ближайшего ручейка оказалось значительно приятней, чем газированной минералкой из бутылки.

В медицине без спирта, как известно, никуда, и в каждом коллективе человек, который имел к нему доступ, а тем более распределял его, пользовался особым уважением у нижестоящих и особым расположением у вышестоящих. В кулуарах, например, спирт так и назывался — «жидкая валюта».

Ну а уж о способах заполучить заветную бутылочку «для личных нужд» складывалось множество легенд и историй. Разумеется, были они в запасе и у друзей-коллег. В некоторых историях фигурировали и они сами. Особенно по молодости — в студенчестве и первые годы после института. В своем кругу, посмеиваясь и подшучивая, вспоминали о них охотно. Хоть и знали чужие истории почти наизусть от частых рассказов, но отчего бы не послушать еще раз?..

Щетинкин, например, любил рассказывать, как он, в его недолгую бытность исполняющим обязанности завкафедрой гистологии одного из провинциальных мединститутов, с превеликим изумлением обнаружил, что кафедра ежемесячно получала дополнительно три литра спирта-ректификата «для протирки главного фокусного расстояния оптических осей лабораторных микроскопов, количеством 30 штук». По легенде, такую формулировку внес на спор с деканом лечебного факультета в очередную заявку лет десять назад бывший завкафедрой. Тогдашний ректор ее, не читая, подмахнул, и стала та формула ежегодно кочевать из заявки в заявку — к несказанному удовольствию всех посвященных…

За пересказами подобных историй, известных еще со студенческих времен, за традиционными перешуточками и хаханьками они нажгли новых углей, нанизали на шампуры и пожарили впрок оставшееся мясо — уж лучше остывший шашлык, чем сплошной уксус. Снова сели за стол, еще махнули пару раз по полсотни граммов этанола…

Но от событий этого дня если и можно было отвлечься, то ненадолго… «Довлеет дневи злоба его».

И Щетинкин сказал:

— Ребята, вы все время говорите об этом Баннике. Я о нем, например, знать не знаю. Вчера только от тебя, Паша, услышал. Кто он такой, в конце концов?

Баринов и Омельченко переглянулись, потом Баринов кивнул.