Джокер

Единственное, что портило вполне благополучную картину жизни Коровина, – это одиночество. Он был одинок не только на службе, где в силу безобидности и отсутствия карьерных устремлений у капитана было много приятелей, но никто не стремился стать другом. Особенно тяжело одиночество наваливалось, когда капитан возвращался домой. Братья и сестры давно обзавелись семьями, нарожали детей, а Коровин так и жил в просторной городской квартире бобылем.

Изредка, после каких-нибудь праздников, к нему заглядывали подвыпившие женщины, но ни одна не задерживалась даже на сутки. Что их смущало или отпугивало, Коровин, при всей своей подкованности в психоанализе, понять не мог, как ни старался.

Квартиру он содержал в образцовом порядке, особенно после того, как однажды, затеяв ремонт, пригласил дизайнеров, и они создали в холостяцкой берлоге уют, как на картинке из магазинного журнала «ИДЕЯ». Готовил капитан тоже неплохо. А уж каким был внимательным и обходительным, вообще грех жаловаться.

Да, четверть века городской жизни не вытравили из него деревенский дух, но ведь это скорее плюс. Коровин остался по-деревенски надежным, открытым и добродушным. Может, эта вот уютная теплота плюшевой игрушки и отпугивала потенциальных избранниц. Они искали приключений в компании бравого капитана, а тот вдруг оказывался не надраенным сапогом, а домашней тапочкой. Примерно такой же, как все те, от которых эти дамы и сбегали в поисках новых ощущений.

В общем, когда Коровину перевалило за сорок, он смирился. Ну, как смирился. Прекратил гадать о причинах своего одиночества и смотреть на женщин, как на потенциальных избранниц.

Легче не стало, но появилось дополнительное время для работы. Тем более что ее прибавилось в разы. Сначала из отдела перевелись в другие подразделения сразу три сотрудника из шести положенных по штату, а затем вдруг увеличился поток разных дел.

«Еще и нежданчики стали прилетать, вроде этого вот дела наемников. – Покинув кабинет Старченко, капитан Коровин двинулся по коридору неторопливо, на ходу тщательно переваривая полученные от начальства инструкции. – Да к тому же, как выразился Старченко, „предположительно с мистическим уклоном“, будьте любезны! Мне-то кажется, что дело не в мистике, а в каких-то очень высоких технологиях, но пока ясности нет, называть можно кому как нравится. Стажеру нашему, наверное, мистический уклон ближе будет».

Коровин покосился на идущую рядом Анастасию Викторовну, навязанного полковником стажера. Вроде бы девица и впрямь была толковая. Глаза умные, вопросы на инструктаже у Старченко задавала уместные, с коллегами в контакт вошла легко – вполне приличное начало. И Архипов о ней отозвался положительно – они, оказывается, встречались пару раз в общей компании. Но, главное, у Насти в глазах искрился настоящий интерес к делу. Это было очень важно.

«И симпатичная. – Коровин вдруг невольно достал из глубины души и заботливо протер от пыли свою старую пластинку. – Нет, я понимаю, ловить тут нечего. Сколько ей, лет двадцать пять от силы? А мне сорок первый пошел – дохлый вариант. Но все равно хорошо, что красивая. Ведь приятнее работать, когда человек тебе лично симпатичен».

Заметив, что капитан вышел из задумчивости, Настя тоже встрепенулась и вопросительно взглянула на Коровина:

– Вы знаете, как найти этого Штази?

– Что? – Коровин замешкался. – Как найти наемника, имея только его позывной и название конторы? Конечно знаю. Никак.

– В смысле? – Глаза у Насти, и без того большие, сделались огромными. – А почему же тогда… товарищ полковник так уверенно рассуждал, а вы так спокойно реагировали? Я подумала, что у вас все адреса и личные данные на руках.

Прежде чем ответить, Коровин еще раз прокрутил в голове ключевые моменты инструктажа. Полковник Старченко действительно говорил очень уверенно. Заподозрить, что начальник чего-то не знает или в чем-то сомневается, было практически невозможно. Если, конечно, не знать его вот уже десять лет. Личный опыт Коровина подсказывал, что наиболее уверенным Старченко казался, когда сам не понимал, что происходит.

Так или примерно так было и сегодня. Это и обмануло Настю.

«Ничего, это пройдет. Присмотрится, оботрется, сделает выводы, избавится от иллюзий, тогда и начнет понимать начальство с полуслова, а товарищей – вообще без слов. Какие ее годы».

Коровин вновь вернулся в реальное время и кивнул, предваряя этим долгожданный ответ на вопрос стажера:

– Да, кое-что у меня есть. Это не данные Штази, но достаточно крупная и надежная зацепка. Мы сейчас навестим одного гражданина, и вы сами все поймете, Анастасия Викторовна.

– Ой, а можно просто Настя? Когда меня называют по имени-отчеству, чувствую себя сорокалетней…