Джокер

— …ни разу не видел. Это Никита Борисович у нас специалист по бельтайнкам! От смерти спасает, на руках носит, в адмиральские апартаменты зазывает на предмет личной беседы… оно хоть того стоило? Или эти патентованные красотки…

Не выдержавший Никита шагнул вперед, явно намереваясь стереть с лица снабженца многозначительную улыбочку — и будь что будет! — но Зарецкий оказался быстрее.

— Послушайте, Гармаш! — негромко сказал он, прихватывая того за воротник кителя и слегка встряхивая. — Вы затронули тему, которую в приличном обществе обсуждать не принято. Вы можете говорить все что заблагорассудится о своих коллегах-офицерах. Если посмеете. Но благородных женщин оставьте в покое. Или однажды кто-нибудь сделает так, что ваш интерес к противоположному полу до конца ваших дней станет сугубо академическим.

Гармаш ловко вывернулся из хватки Василия, отскочил на шаг и глумливо ухмыльнулся:

— Искусственно выведенные в питомниках летуньи — благородные женщины? Мы говорим об одних и тех же персонах?

— В данный момент мы говорим о моей племяннице. Ее сиятельство с минуты на минуту будет здесь, и никто не поручится за целость вашей глотки, если она услышит…

— Если я услышу что? — донеслось от входа в курительную.

Этот холодный, высокомерный голос услышали все. Зарецкий коротко выдохнул и обернулся. В дверях стояла Мэри, похлопывающая по ладони левой руки белыми перчатками, зажатыми в правой. Сияли ордена на груди и звезды на погонах, петля аксельбанта чуть подрагивала в такт движениям руки. Тишина стала абсолютной, слышно было, как тикают массивные напольные часы в резном деревянном корпусе. Василий откашлялся:

— Господа! Графиня Мария Александровна Сазонова!

Щелчок десятка пар каблуков прозвучал почти одновременно, замешкался только Никита, да еще Гармаш опешил настолько, что даже не среагировал на официальное представление.

— Так чего же мне не следует слышать, полковник? — так же надменно спросила Мэри, приближаясь.

— Все в порядке, — заторопился Зарецкий, — этот господин уже уходит! — и, почти не разжимая губ, прошипел впавшему в ступор снабженцу: — Гармаш, убирайтесь, пока целы. Еще одно слово, и…

— Как я понимаю, слов уже было произнесено предостаточно, — со слухом у Мэри всегда все было в полном порядке. — Рискнете ли вы, сударь, повторить их мне в лицо? Или же станете первым трусом, встреченным мною на этой планете?

Глаза Гармаша забегали.

— Эээ… — сипло проблеял он, судорожно сглотнув, — я всего лишь хотел сказать, что можно только позавидовать близкому знакомству таких людей, как вы и контр-адмирал Корсаков и…

Молнией мелькнуло воспоминание: «Спрингфилд», Келли говорит какую-то глупость, а она отвечает…

— И кому же из нас вы завидуете больше? Ему или мне?

Франтоватый, не по-мужски холеный Гармаш пошел пятнами. Василий мужественно крепился, но не выдержал и захохотал. К нему присоединились остальные, и снабженец, споткнувшись на пороге, пулей вылетел из курительной мимо брезгливо посторонившейся Мэри.

— Вы его уничтожили, сударыня! — еле выдавил сквозь смех ровесник Корсакова, чей китель украшали погоны капитана первого ранга. — Ей-ей, гуманнее было просто пристрелить!

— А кто вам сказал, что я намеревалась быть гуманной? — в голосе Мэри все еще позвякивали льдинки. — Терпеть не могу пустобрехов. От них одни неприятности, что в Пространстве, что на тверди.

Она перевела дыхание, слегка расслабила плечи и улыбнулась:

— Здравствуйте, Никита Борисович. Говорила же я вам, что по скорости распространения сплетен флот уступает только монастырю и борделю и ваше благородство выйдет вам боком.

— А я ответил вам тогда, графиня, что путем умывания рук репутацию сохранить невозможно, — Корсаков натянуто улыбался. — Я могу вас поздравить?

— Можете, — кивнула Мэри. — Несколько часов назад его величество оказал мне честь, подтвердив мое право на имя и титул моего покойного отца, полковника Александра Сазонова.

Она почти физически ощутила охватившее Корсакова облегчение. Что же он предположил изначально? Не поймешь мужчин, и пытаться не стоит…

Глава 14

Донна Тереза никогда не возражала мужу при посторонних. Причем к посторонним относились даже члены семьи, даже любимая младшая дочь. Но однажды… Однажды вечером дон Луис Мендоса, посол Pax Mexicana в Российской империи, бушевал. Он кричал, что, несомненно, очень уважает сеньора Хорхе. Что сеньор Хорхе великий человек, да-да, великий. Но он, дон Луис, не позволит этому великому человеку пополнить список своих побед их Лусией. Вот тогда-то донна Тереза и возразила мужу, возразила впервые на памяти дочери, сказав, что это Лусия в данном случае пополнила список своих побед сеньором Хорхе. Возразила — и оказалась права.