Джон Картер. Дочь тысячи джеддаков

I did not see the prisoner again for several days subsequent to our first encounter, and then only to catch a fleeting glimpse of her as she was being conducted to the great audience chamber where I had had my first meeting with Lorquas Ptomel.	Я не видел пленницы в течение нескольких дней, последовавших после нашей первой встречи, а затем видел ее только мельком, когда ее вели в большую приемную залу, где произошла моя первая встреча с Лоркасом Птомелем.
I could not but note the unnecessary harshness and brutality with which her guards treated her; so different from the almost maternal kindliness which Sola manifested toward me, and the respectful attitude of the few green Martians who took the trouble to notice me at all.	Я не мог не заметить резкости и грубости, какие проявляла по отношению к ней стража и которые были так отличны от почти материнской мягкости, с которой относилась ко мне Сола, и от той почтительности, которую я наблюдал со стороны немногих зеленых марсиан вообще, дававших себе труд меня замечать.
I had observed on the two occasions when I had seen her that the prisoner exchanged words with her guards, and this convinced me that they spoke, or at least could make themselves understood by a common language.	В обоих случаях, когда я видел пленницу, мне удалось уловить, что она перекидывалась парой слов со своей стражей, и это убедило меня в том, что они могли говорить друг с другом или, по крайней мере, при помощи какого-то общего языка достигнуть взаимопонимания.
With this added incentive I nearly drove Sola distracted by my importunities to hasten on my education and within a few more days I had mastered the Martian tongue sufficiently well to enable me to carry on a passable conversation and to fully understand practically all that I heard.	С этим новым стимулом я довел Солу, почти до сумасшествия своими навязчивыми просьбами ускорить мое обучение, и через несколько дней я настолько овладел языком марсиан, что был в состоянии довольно сносно поддержать разговор и вполне понимал все то, что слышал.
At this time our sleeping quarters were occupied by three or four females and a couple of the recently hatched young, beside Sola and her youthful ward, myself, and Woola the hound.	К этому времени наша спальня, кроме Солы, ее питомца, меня и Вулы, была занята еще тремя или четырьмя женщинами с парой недавно вылупившихся юнцов.
After they had retired for the night it was customary for the adults to carry on a desultory conversation for a short time before lapsing into sleep, and now that I could understand their language I was always a keen listener, although I never proffered any remarks myself.	После того, как они уходили спать, взрослые обычно, прежде чем отправиться спать, в течение короткого промежутка времени вели беспорядочную беседу, и теперь, когда я мог понимать их язык, я всегда внимательно слушал, хотя сам никогда не издавал ни звука.
On the night following the prisoner's visit to the audience chamber the conversation finally fell upon this subject, and I was all ears on the instant.	В ночь, последовавшую за посещением пленницей приемной залы, разговор в конце концов коснулся этой темы, и в один момент я превратился в слух.
I had feared to question Sola relative to the beautiful captive, as I could not but recall the strange expression I had noted upon her face after my first encounter with the prisoner.	Я боялся спрашивать Солу о прекрасной пленнице, так как не мог не помнить того странного выражения, которое я заметил на ее лице после моей первой встречи с заключенной.
That it denoted jealousy I could not say, and yet, judging all things by mundane standards as I still did, I felt it safer to affect indifference in the matter until I learned more surely Sola's attitude toward the object of my solicitude.	Означало ли оно ревность, я не мог бы сказать, но все же, судя по земным меркам, я находил более благоразумным проявлять полную индифферентность в этом вопросе до тех пор, пока не выясню отношение Солы к предмету моих забот.