Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни

В восемь часов вечера, перед закатом, кэп Хэнк вывел яхту из дока Мерфи и взял курс на юго-восток. Когда они отчаливали, Джон посмотрел в безоблачное небо и сказал: «Это круто. Я выхожу из облаков и двигаюсь вперед, к чистому горизонту». Как окажется, тихая погода не будет радовать долго.

За островом Блок, примерно в девяти милях от побережья Род-Айленда и всего в четырнадцати милях[85] от оконечности мыса Монток, восточной оконечности Лонг-Айленда, открывался океан. Megan Jaye отделяли от Бермудских островов почти 700 миль[86]. Вскоре после того, как они прошли Блок, кэп Хэнк наконец сообразил, кто его пассажир. «Ни фига себе, ты, главное, это… плавание не запори. Кажется, у тебя на борту ценный груз», – сказал он сам себе (171).

В том, что касается навигации, кэп Хэнк был традиционалистом, применявшим благословленные временем способы вроде ориентирования по звездам и счисления пути. Джон с удовольствием наблюдал за Хэнком, когда тот прокладывал курс с помощью секстанта. «Вот чем Йоко занимается каждый вечер, чтобы рассчитать, как нам правильно жить», – заметил он. «Да, но это другая навигация», – усмехнулся про себя Хэнк.

Чтобы обезопасить экипаж и судно от внезапных изменений на маршруте, кэп Хэнк ввел вахты. Каждому члену корабельной команды полагалось три часа нести дозор, а затем шесть часов отдыхать. Первую вахту должны были отстоять Кевин и Эллен, вторую брали на себя Джон и Тайлер. Таким образом, капитану доставалась «собачья вахта»[87], которую он нес в одиночку (172).

Особенно капитана беспокоило, как Megan Jaye пройдет по Гольфстриму, теплому океанскому течению шириной в 62 мили[88] в западном регионе Северной Атлантики. Резкие температурные перепады, связанные с Гольфстримом, часто приводят к стремительным изменениям погодных условий. «Течение делает погоду, – говорил Хэнк. – Гольфстрим вечно все меняет». И добавлял: «По правде, все, чего я боялся, там случалось, и случалось в двойном размере» (173).

После примерно тридцати часов спокойного плавания 6 июня, в пятницу, Megan Jaye шла под облачным небом. Штормовые тучи становились чернее, а качка – сильнее, и все члены экипажа, кроме Джона и кэпа Хэнка, стали жертвами морской болезни. График дежурств, разработанный Хэнком, стал бесполезным. Потом Хэнк рассказывал, что сам был виноват в форс-мажорных обстоятельствах. «Я оказался таким мелочным, когда распоряжался деньгами владельца, что не заплатил десять тысяч за автопилот. И поэтому в океане кто-то должен был находиться у штурвала в режиме двадцать четыре/семь» (174).

И тем не менее Хэнк чувствовал, что все идет хорошо. «Отличное было плавание, – вспоминал он. – Восемнадцать часов у руля – это более или менее нормально для меня. Я могу стоять и блаженствовать, чувствуя каждую молекулу – как она обтекает руль, – и просто управлять яхтой. Для меня это несложно, к тому же мне было тридцать лет, так что управление яхтой дарило радость. Но я все-таки управлял долго и здорово устал. А без этого в те дни было никак. Для капитана это коварная штука, и все, что у тебя есть, – это смекалка и сила твоего экипажа» (175).

К сожалению кэпа Хэнка, состояние команды ухудшилось еще больше, когда Megan Jaye попала в шторм. Эллен рассказывала: «Иногда в первые день-два у вас бывают “океанские горки”, как я это называю, когда ваш желудок не на месте. У меня так и произошло, хотя морской болезнью я ни секунды не страдала; а вот брата и Тайлера накрыло. Мой брат вышел из строя полностью». Тайлер списал это на то, что Кевин перед штормом слишком уж налегал на печенье с шоколадной крошкой: «Мы его [Кевина] быстро потеряли. Потом Эллен слегла. Я обычно не страдаю морской болезнью, но и пользы от меня не было. Это стало единственным случаем в моей жизни, когда меня укачало». Качка в итоге добралась до всех, за исключением капитана. И Джона – Джон производил впечатление человека с иммунитетом против морской болезни. «Большинство людей не любят быть внизу в плохую погоду. Наоборот, они стараются быть наверху, где свежий воздух. Я помню, Джон мог пойти вниз и готовить еду, а все остальные думали: “Я не верю, что он вообще хочет кашеварить”» (176).