Джонатан Стрендж и мистер Норрелл

Стрендж узнал, что Александр – натура впечатлительная, склонная к мистической религиозности, и решил послать ему сон, наполненный аллегориями и символами. Семь ночей подряд Александр видел один и тот же сон: он сидит за столом с Наполеоном и им подают замечательный суп с олениной. Наполеон пробует суп, тут же вскакивает и кричит: «J’ai une faim qui ne saurait se satisfaire de potage»[53], превращается в волчицу и съедает сначала кота русского императора, потом его собаку, затем коня и, наконец, его прелестную любовницу-турчанку. Потом волчица принимается за друзей и родственников императора, а тем временем утроба хищницы открывается и начинает извергать кошку, собаку, коня, любовницу-турчанку, друзей и родственников, но уже в изуродованных, неестественных формах. Меж тем зверь непрерывно растет, и когда волчица становится размером с Кремль, она поводит окровавленной пастью по сторонам, явно собираясь опустошить всю Москву.

– Нет ничего бесчестного в отправке сновидения, из которого следует, что Александр допустил ошибку и Бонапарт его в конце концов предаст, – объяснял Стрендж Арабелле. – В конце концов, я могу написать ему письмо и повторить то же самое словами. Он ошибается, и Бонапарт непременно его предаст.

От шотландки вскоре пришло сообщение: русский император очень встревожен снами и, подобно библейскому царю Навуходоносору, собрал астрологов и прорицателей, дабы ему растолковали их смысл.

Тогда Стрендж послал Александру новые сновидения.

– Я последовал вашему совету, – сообщил он мистеру Каннингу, – и сделал их более туманными и трудно толкуемыми, чтобы задать императорским гадателям работу.

Неутомимая госпожа Джанет Арчибальдовна Барсукова вновь прислала письмо с хорошими новостями: Александр отложил все дела, забыл о войне и сутками сидит с астрологами и волшебниками, толкуя свои сны, а когда приходят послания от Наполеона, бледнеет и вздрагивает.

26. Корона, скипетр и держава

Сентябрь 1809 года

Каждую ночь печальный колокольный звон уводил леди Поул и Стивена Блэка в сумеречные залы «Утраченной Надежды». Стивен никогда не видел таких роскошных балов, однако пышные наряды являли странный контраст самому дворцу, где все свидетельствовало о бедности и упадке. Музыка никогда не менялась. Одинокая скрипка выводила одну и ту же пронзительную мелодию, ей вторила грустная флейта. Оплывающие сальные свечи (Стивен опытным глазом дворецкого сразу подметил, что их слишком мало для столь обширного зала) отбрасывали на стены странные тревожные тени, повторявшие движения танцующих.

Некоторыми ночами леди Поул и Стивен участвовали в длинной процессии по пыльным сумрачным залам (джентльмен с волосами как пух очень любил подобные шествия). Процессия несла знамена: ветхие, плотно расшитые хоругви и другие, которые и знаменами-то назвать было нельзя: жуткие символы былых побед джентльмена. Они были изготовлены из высушенной кожи поверженных врагов, на которой родственницы победителя вышили глаза, губы, волосы и одежду. Джентльмен обожал такие церемонии и нимало не сомневался, что Стивен и леди Поул тоже от них без ума.

Крайне изменчивый и непредсказуемый, он проявлял постоянство лишь в одном: в восторженном отношении к леди Поул и глубочайшей симпатии к Стивену. Он часто делал ему необычные подарки и подбрасывал вещицы, символизирующие грядущее величие. Кое-что он посылал для него миссис Бренди, кое-что – лично Стивену, а потом при встрече с заговорщицким видом говорил:

– Твой злобный враг об этом никогда не узнает! – (Он имел в виду сэра Уолтера.) – Я очень ловко отвел ему глаза своей магией, и ему даже в голову не придет о чем-нибудь спрашивать. О чем я говорю! Я хоть завтра сделаю тебя архиепископом Кентерберийским, а он и не узнает! – Эта мысль засела у него в голове. – Хочешь завтра стать архиепископом, Стивен?

– Нет, сэр, благодарю вас.

– Ты уверен? Это совсем нетрудно, и если у тебя есть тяга к церковной карьере…

– Уверяю вас, сэр, ни малейшей.

– Как всегда, хороший вкус подсказывает тебе верное решение. Митру ужасно неудобно носить. И она не всем идет.