Мертвецы зашушукались.
Дверь открыл скелет.
– Это я, Джонни.
– А это я, Бигмак. Ты кто, призрак лесбиянки?
– Ну уж не такая она и розовая.
– А цветочки ничего.
– Ладно, дай войти. Холодно – жуть.
– А ты умеешь семенить по воздуху?
– Бигмак!
– Ладно, заползай.
Джонни почему-то показалось, что Холодец украшал дом без особого вдохновения. В наличии имелось несколько лент серпантина, с десяток резиновых пауков, миска мерзостного пунша, неизбежного в подобных обстоятельствах (того, где плавают побуревшие кусочки апельсинов), и в вазочках – горки чипсов и крекеров с дурацкими названиями вроде «Гули-загогули». Плюс нечто растительного происхождения (возможно, кабачок), выглядевшее так, словно его переехал зерноуборочный комбайн.
– По идее, это хэллоуиновская тыква, – объяснял всем Холодец, – но тыкву раздобыть не удалось.
– Похоже, эта штука наткнулась в темном переулке на Ганнибала Лектора, – хмыкнул Ноу Йоу.
– А как вам пластиковые нетопыри? Правда, классные? – похвастался Холодец. – Пятьдесят пенсов штука! Хотите еще пунша?
В доме толклась уйма народу, хотя полумрак мешал толком понять, кто кем себя воображает. У одного, почти сплошь покрытого крупными стежками, в горле торчала арбалетная стрела, но Ноджу и полагалось так выглядеть. Тут же болталась компашка Холодцовых приятелей из компьютерного кружка – с этих сталось бы упиться безалкогольным алкоголем и потом, покачиваясь, бродить по дому, изрекая что-нибудь вроде: «Ох и ужрался я, ну конкретно в хлам!» И пара девчонок, едва знакомых с Холодцом. Такая уж это была вечеринка: из тех, о которых заранее известно, что кто-нибудь непременно добавит в пунш какую-то гадость, треп будет исключительно про школу, а в одиннадцать явится папаша одной из девчонок, с решительным видом встанет над душой и окончательно все испортит.
– Можно во что-нибудь поиграть, – предложил Бигмак.
– Только не в «мертвую руку», – сказал Холодец. – В прошлом году уже наигрались. По кругу положено передавать виноград и тэ дэ, а не все подряд, что найдешь в холодильнике!
– Да дело не в том,
– Слушай, я всю голову сломал. Ты кто? – спросил Джонни у Ноу Йоу.
Ноу Йоу вымазал пол-лица белилами. Вязаную жилетку он надел на голое тело, зато задрапировался в раздобытый где-то кусок материи с рисунком «под леопарда». Довершала наряд черная шляпа.
– Барон Суббота, вудуистское божество, – ответил Ноу Йоу. – Как в Бонде.
– Идем на поводу у расовых стереотипов? – тут же съехидничал кто-то.
– А вот хрен, – обиделся Ноу Йоу. –
– Барон Суббота не носил котелок, – сказал Джонни. – У него был цилиндр, я помню. А в котелке у тебя такой вид, будто ты чапаешь в контору на службу.
– Что поделаешь, цилиндр взять негде.
– Может, он Барон Суббота – вудуистское божество безналичных расчетов, – предположил Холодец.
На мгновение Джонни вспомнился мистер Строгг; он, конечно, не мог похвастать разноцветным лицом, но если вудуистское божество безналичных расчетов существовало, то это был он.
– В фильме он не расставался с картами Таро, – напомнил Бигмак.
– То в фильме, – сказал Джонни. – На самом деле карты Таро – это европейский культ. А вуду – африканский.
– Ты что, дурак? Какой африканский?! Американский! – сказал Холодец.
– Нет, американский – это когда верят, что Элвис Пресли жив, – не согласился Ноу Йоу. – А вуду, если вкратце, это западноафриканский культ с элементами христианского влияния. Я смотрел в энциклопедии.
– У меня есть просто карты, – сказал Холодец.
– Никаких карт, – сурово постановил Барон Ноу Йоу. – А то мама будет вне себя.
– А как насчет такой штуки с блюдцем?
– Чашки?
– Не придуривайся, ты знаешь, о чем я.
– Не пойдет. Темные силы могут вырваться на волю, – ответил Барон Ноу Йоу. – Что блюдце, что доска для спиритизма – один черт.
Кто-то включил магнитофон и пустился танцевать.