Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

Тем не менее еще пять дней Оруэллу пришлось провести в госпитале. Он позже писал по поводу госпиталя в «Памяти Каталонии»: «В конце марта у меня выскочил нарыв на руке, нарыв пришлось вскрыть, а руку подвесить на перевязь. Не было, однако, смысла из-за такого пустяка везти меня в госпиталь в Сиетамо, и я остался в так называемом госпитале в Монфлорите, который был, по существу, перевязочным пунктом. Я провел там десять дней, часть времени пролежав в постели. Практиканты [так называли фельдшеров] украли у меня практически все ценные вещи, в том числе фотоаппарат... На фронте все воруют, это неизбежный результат плохого снабжения, но особенно отличаются госпитальные работники. Позднее, в барселонском госпитале, я встретил американца, прибывшего в Интернациональную бригаду на судне, торпедированном итальянской подводной лодкой. Американец рассказывал, что когда его раненого несли на берег, то санитары, вталкивая носилки в машину, успели снять с него наручные часы».

Если от холода страдали все бойцы и командиры, то невозможность умыться, вынужденное пренебрежение элементарной гигиеной, подлинная мука по этому поводу были особенностями англичанина и горстки других иностранцев, да и то только на первых порах. «Позиция немилосердно воняла, за нашей небольшой баррикадой всюду валялись кучи кала, - откровенно рассказывал писатель в “Памяти Каталонии”. - Некоторые из ополченцев испражнялись в окопе, вещь омерзительная, особенно когда ходишь в темноте. Но грязь меня никогда не беспокоила. О грязи слишком много говорят. С удивительной быстротой привыкаешь обходиться без носового платка и есть из той же миски, из которой умываешься. Через день-два перестает мешать то, что спишь в одежде. Ночью нельзя было, конечно, ни раздеться, ни снять башмаков; следовало постоянно быть готовым к отражению атаки. За восемьдесят дней я снимал мою одежду три раза, правда, несколько раз мне удавалось раздеваться днем. Вшей у нас не было из-за холода, но крысы и мыши расплодились в большом количестве. Часто говорят, что крысы и мыши вместе не живут. Оказывается, они вполне уживаются - когда есть достаточно пищи».

3. Барселона, май 1937 года

Эйлин Блэр приехала в Барселону в середине февраля и первоначально собиралась служить в каком-нибудь санитарном подразделении. Но когда она обратилась в руководство НРП, то получила предложение работать в Испании в качестве помощницы и секретаря Макнейра в Барселоне. Предложение она приняла. К самому Макнейру Эйлин относилась со свойственной ей иронией⁴¹⁵, но работу приняла со всей ответственностью. Эйлин оказалась удачной кандидатурой, так как владела французским языком, быстро печатала на машинке и умела стенографировать. При рекомендации на секретарскую работу в Барселоне безусловно учитывалось, что ее муж служит в милиции ПОУМ, связанной с НРП. В газете «Нью лидер» (New Leader) даже появилось сообщение об отъезде «миссис Блэр, жены Эрика Блэра» в Испанию 15 февраля 1937 года⁴¹⁶. Чарлз Орр с полным основанием писал об Эйлин как о великолепном секретаре⁴¹⁷. Это не удивительно, ведь Эйлин получила в

Лондоне специальное образование для такого рода работы, окончив соответствующие курсы.

Эрику дали короткий отпуск, чтобы он мог повидаться с женой. Это был, наверное, единственный крохотный этап их совместной жизни, когда супруги не выясняли отношений. Несмотря на кажущееся затишье, над их головами висела смертельная опасность, а Эрик и Эйлин, при стремлении каждого из них настоять на своем, относились друг к другу с подлинной теплотой. Барселона, в которой Эрик не был примерно два месяца, произвела на Блэра тягостное впечатление. Город, в котором только недавно произошла «социальная революция», опять стал «буржуазным»: «Я, помнится, вошел с женой в галантерейный магазин на Рамблас, чтобы купить пару носков. Продавцы гнулись в три погибели перед покупателями, они кланялись и потирали руки, как этого не делают теперь даже в Англии, где это было так принято двадцать или тридцать лет назад. Незаметно, украдкой вернулся старый обычай давать на чай. Рабочие патрули были распущены, а на улицах снова появилась довоенная полиция. За этим сразу же последовало открытие кабаре и шикарных публичных домов, многие из которых были в свое время закрыты рабочими патрулями».

Блэр никак не мог понять, что город просто возвращался к нормальной жизни, вопреки потугам анархистов и той самой ПОУМ, с которой он, как и его жена, оказались связаны. У революционных организаций не хватило сил сохранить диктатуру, установленную в первые месяцы гражданской войны. Режим страха и покорности перед революционерами, навязанный анархистами и поумовцами средним слоям Каталонии, имущественной и интеллектуальной элите, отступал перед свойственным человеку естественным стремлением жить.