Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

В любом случае при всем восхищении Оруэлла равенством, братством, самоотверженностью тех, кого он наблюдал на фронте и в Барселоне, происходившее было лишь поверхностным, временным явлением, скрывавшим существование глубоких социальных расхождений, взаимную неприязнь, лицемерно скрытое раздражение тех, кто был отстранен от власти, искусственное подавление естественных для Испании хозяйственных отношений, имевших в своей основе рыночную экономику и частную собственность. Оруэлл должен был понимать, не мог не понимать, обладая значительным политическим и житейским опытом, что такая ситуация неизбежно завершится взрывом. А этот взрыв должен был стать еще более разрушительным вследствие того, что в качестве противостоявших сторон выступали не только социально враждебные, но и близкие в классовом отношении силы, отягощенные собственными догмами, политическими симпатиями и антипатиями к СССР, ненавидевшие друг друга сильнее, чем противостоявших им мятежников Франко. А на эту и без того сложную взрывоопасную смесь накладывались действия засланной в Испанию советской агентуры, прилагавшей по распоряжению Москвы все силы для физического уничтожения ПОУМ.

К тяжкой окопной жизни Эрик Блэр, несмотря на опыт скитаний и ночлежек, приспособлен не был. В дневнике, который он вел в эти месяцы, все чаще упоминалось отсутствие или, по крайней мере, крайняя нехватка дров, особенно в первые недели пребывания на фронте, когда все еще стояла зима. Единственным пригодным для хорошей топки доступным растением был тростник, заросли которого находились как раз между позициями республиканцев и франкистов. Так что собирать топливо приходилось под огнем, обычно ленивым, но иногда ураганным.

Боевые порядки находились на высоте до 1000 метров, было холодно, несмотря на то, что температура редко опускалась ниже нуля. Дули пронизывающие ветры и, что особенно мучило бойцов, шли проливные дожди. «Достаточно было пятнадцатиминутного дождя, чтобы превратить нашу жизнь в муку. Тонкий слой земли, покрывавший известняк, превращался в слизистую жижу, по которой неудержимо скользили ноги, тем более что ходить приходилось по склонам холма. Темной ночью я, случалось, падал пять-шесть раз на протяжении двадцати метров, а это было опасно, ибо затвор заедало из-за набившейся в него грязи. На протяжении многих дней грязь покрывала одежду, башмаки, одеяла, винтовки. Я захватил с собой столько теплой одежды, сколько мог унести, но многие из бойцов были одеты из рук вон плохо».

Как-то Эрик записал в дневник, какие именно вещи были у него: толстая нательная рубаха и кальсоны, фланелевая верхняя рубаха, два свитера, шерстяной пиджак, кожаная куртка, вельветовые бриджи (единственная обязательная часть «военной» формы, принятая в милиции), обмотки, толстые носки, ботинки, тяжелый плащ-дождевик, шарф, кожаные перчатки с подбивкой и шерстяная шапка. Имея в виду больные легкие нашего героя, ранее мучившие его бронхиты, неоднократные тяжелые пневмонии, просто чудом выглядит, что он ни разу не простудился, а малейшая простуда могла для него в боевых условиях окончиться фатально. Позже Оруэлл писал, что согревал себя на фронте, читая любимые стихи⁴¹³. Конечно, поэзия согревала душу, но что касается тела, тут можно усомниться. Скорее всего проявлялся известный многим фронтовикам нервный синдром, когда в условиях крайних трудностей воля напрягается настолько, что в состоянии хотя бы на время преодолеть болезни, даже хронические.

Эйлин, посетившая Эрика после двух с половиной месяцев на передовых, нашла своего мужа в усталом, но вполне приличном состоянии. Она писала своей матери, что сравнительно недалеко от линии фронта находился полевой госпиталь, где работал врач, связанный с ПОУМ. Он недавно осматривал Эрика и нашел его вполне годным к строевой службе, хотя и крайне переутомленным. Впрочем, Эйлин была потрясена тем, какая невероятная грязь была в этом госпитале, а сам «доктор явно никогда не мыл руки»⁴¹⁴. Тем не менее в конце марта Эрик Блэр оказался в этом грязном госпитале в немытых руках связанного с ПОУМ врача. Пациент случайно сильно порезал себе руку. Рана опасно нагноилась, возникла опасность заражения крови.

В госпитале у Блэра украли все сколько-нибудь ценные вещи, включая, что было особенно досадно, фотоаппарат. Сохранилась его переписка с Эйлин. Эрик послал жене те несколько фотографий, которыми пренебрегли воры, а она вознаградила мужа продуктовой посылкой и коробкой сигар. В госпитале он предпочитал их самокруткам. «Ты действительно замечательная жена, - писал Оруэлл Эйлин. - Когда я увидел сигары, мое сердце размягчилось. Они решат все табачные проблемы на долгое время... Не беспокойся обо мне, мне гораздо лучше, и я собираюсь возвратиться на фронт завтра или послезавтра. К счастью, заражение руки не распространяется дальше и уже почти зажило, хотя, конечно, рана еще открыта. Я могу пользоваться рукою почти без проблем, собираюсь сегодня побриться, впервые за пять дней»⁴³⁶.