Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

Последний считал затем, что имено он перетянул Оруэлла на сторону ПОУМ: «К счастью, я думаю, мы смогли овладеть им, прежде чем он оказался в руках коммунистов»⁴⁰⁴. Макнейр же, услышав о желании известного писателя вступить в милицию, задал Оруэллу только один вопрос: не сталинист ли он. Получив отрицательный ответ, Макнейр предложил Блэру поработать в его штаб-квартире, затем побывать на разных фронтах и после этого написать книгу об испанских событиях. Оруэлл отказался, сказав, что журналистика - «дело вторичное и основная причина, по которой он приехал, состоит в том, чтобы воевать против фашизма». Тогда Макнейр отвел Оруэлла к командиру милиции Хосе Ровира, который сообщил новичку, что воевать тот будет на Арагонском фронте⁴⁰⁵.

После записи в милицию Оруэлл был отправлен в Ленинские казармы, находившиеся на окраине Барселоны в бывшей конюшне. Вначале ему пообещали, что он отправится на боевые позиции уже на следующий день. Но проходили дни, а Оруэлла на фронт не отправляли. Военной подготовки с новобранцами пока что не проводили. Заставляли их лишь ходить строем и чистить оружие. Еще с новобранцами проводились «политические занятия», на которых разъяснялись догмы классовой борьбы в полу-анархистской трактовке ПОУМ и рассказывалось о структуре милиции, причем подчеркивались ее преимущества по сравнению с регулярной армией.

Блэр, хотя он никогда не был в полном смысле слова военным, отлично понимал, что милиция представляет собой простое ополчение, участники которого поверили, что на голом энтузиазме ногами растопчут хорошо вооруженные, обученные и дисциплинированные регулярные формирования генерала Франко. В очерках «Памяти Каталонии» Оруэлл позже вспоминал именно об этом: «Рабочее ополчение, спешно сформированное профсоюзами в начале войны, по своей структуре еще сильно отличалось от армии. Главными подразделениями в ополчении были - “секция” (примерно тридцать человек), “центурия” (около ста человек) и “колонна”, которая, практически, могла насчитывать любое количество бойцов. Моя центурия спала в одной из конюшен под каменными кормушками, на которых еще виднелись имена лошадей. Все лошади были реквизированы и отправлены на фронт, но помещение еще воняло конской мочой и прелым овсом».

О своих товарищах по оружию Эрик сохранил теплые воспоминания, хотя и отлично понимал, насколько небоеспособна милиция. Со смесью ужаса и снобистской насмешки он писал о «страшных сценах хаоса», происходивших на «военных занятиях», когда инструктор «сражался» с малограмотными рабочими-добровольцами, жаждавшими устроить великую революцию, но не умевших почистить ствол винтовки тряпкой. «Прошло несколько дней, и новобранцы научились ходить в строю и неплохо вытягиваться по команде “смирно”. Кроме того, они знали, из какого конца винтовки вылетает пуля, но на том и кончались все их военные познания».

Не удивительно, что Блэр, имевший все же некоторый полувоенный опыт (многое, правда, забылось, но восстановить навыки было легче, чем обучаться им заново), уже на следующее утро стал своего рода инструктором. Когда через пару дней Макнейр и Ровира прибыли в Ленинские казармы для инспекции, они с немалым удивлением увидели, что новобранец, одетый в брюки цвета хаки и вполне гражданский свитер, бодро занимается строевыми занятиями с группой испанцев, которые послушно исполняют его команды. «Если бы у нас была сотня таких людей, как он, мы выиграли бы войну»⁴⁰⁶, - заметил Ровира.

Раздражала Блэра страшная грязь, к которой он никак не мог привыкнуть, несмотря на то что в предыдущие годы выполнял самые черные работы, был обитателем ночлежек и просто бродяжничал. У него даже создалось впечатление, что грязь, неаккуратность - это естественный спутник революции: «В казарме царили грязь и беспорядок. Впрочем, таков был удел каждого здания, которое занимали ополченцы. Казалось, что грязь и хаос - побочные продукты революции. Во всех углах валялась разбитая мебель, поломанные седла, медные кавалерийские каски, пустые ножны и гниющие отбросы», - писал он в «Памяти Каталонии». Еще более возмутительной казалась ему безответственность бойцов, явно свидетельствовавшая о том, что не одно «классовое сознание» у них было низким: «Ополченцы без нужды переводили огромное количество еды, в особенности хлеба. Например, из моего барака ежедневно после еды выбрасывалась полная корзина хлеба - вещь позорная, если вспомнить, что гражданское население в этом хлебе нуждалось».

Блэр видел, что в ополченческую милицию нередко записываются бесполезные люди, рассматривавшие ее как своего рода кормушку и часто готовые покинуть ее при первой опасности. Родители записывали пятнадцатилетних мальчиков, не скрывая, что делают это ради десяти песет в день, которые получали добровольцы, а также ради хлеба, который подростки могли передавать родителям. Сами же подростки, однако, довольно быстро забывали о крайне нуждавшихся родителях, и выдаваемые им драгоценные продовольственные продукты гнили или высыхали в отбросах.