Блэр по возвращении на фронт отказался от идеи вступления в Интернациональную бригаду, так как это привязало бы его к коммунистам, но он еще не предполагал, что перемирие в Барселоне будет грубо нарушено компартией, центральным и местным республиканскими правительствами, что начнется погоня за анархистами и поумовца-ми, что их станут обзывать фашистами и троцкистами (не проводя особых различий между теми и другими), призывать «сорвать с них маски», расправиться с ними и перебить их. Когда один знакомый коммунист спросил его, почему он до сих пор не ушел в Интернациональную бригаду, Блэр ответил с горькой иронией: «Ваши газеты говорят, что я фашист. Конечно, с политической точки зрения я буду под подозрением, раз я пришел из ПОУМ»451. Он с ужасом читал в британской коммунистической газете «Дейли уоркер», распространяемой в Испании, как в Барселоне, дескать, имел место заговор «троцкистов», которые скооперировались с разведкой фашистских государств, готовя почву для морского десанта, и только бдительность славной компартии предотвратила захват города интервентами. Он поймал себя на том, что впервые встретился с таким наглым искажением истины. Эта клевета твердо осела в его сознании, став одним из важных источников будущего романа о тоталитаризме452.
Оруэлл собственными глазами видел, как стремившиеся угодить своим хозяевам хорошо оплачиваемые пропагандисты, ничуть не смущаясь, извращают современную историю, только что происшедшие события, как подлинная историческая истина подменяется фикцией, которую воспринимает как правду немалое число доверчивых, одураченных людей, а другие, отлично понимая лживость информации, цинично способствуют ее распространению по политическим причинам, часто маскируемым благородными «антифашистскими» целями. Это был для писателя Оруэлла очень важный урок.
Всего лишь через полторы недели после возвращения на фронт, 20 мая, Блэр был тяжело ранен в шею франкистским снайпером. Он проснулся в этот день очень рано, чтобы сменить на наблюдательном посту американца Гарри Милтона. Заняв пост в пять часов утра, Эрик поднялся над бруствером, чтобы осмотреть местность. Милтон не успел отойти, как услышал выстрел и, оглянувшись, увидел, что Блэр падает на землю. Выстрел был произведен примерно со 150 метров453.
Эрик был в полусознательном состоянии. Говорить он не мог, но дышал, глаза его двигались, он пытался подавать какие-то знаки. Милтон смог остановить кровь, буквально потоком лившуюся из раны, и этим спас жизнь своему товарищу, который мог умереть от сильной кровопотери454. На носилках по скользкой дороге Блэра отнесли на перевязочный пункт, затем в тот самый полевой госпиталь в Мон-флорите, в двух с лишним километрах от передовой линии, где Эрик уже побывал раньше. Пуля прошла в одном миллиметре от жизненно важной сонной артерии. Эрик считал, что умирает. Но его разочарование происходившим в Испании было к тому времени столь велико, что в первые секунды мысль о смерти он воспринял с облегчением. Чуть позже им овладели другие чувства: «Я прежде всего подумал... о своей жене. Затем возникло жгучее нежелание покидать этот мир, который, [имея в виду] все сказанное и сделанное, так хорошо мне подходит»455.
Своевременно оказанная медицинская помощь спасла Оруэллу жизнь. Через двое суток его состояние заметно улучшилось и он был переведен в тыловой госпиталь в городе Лериде, куда навестить раненого приехала Эйлин. Оруэлл пошел на поправку. Несмотря на большую потерю крови, рана оказалась не очень опасной. Правда, на краткое время он потерял голос, но постепенно начинал говорить, вначале едва шевеля губами, затем шепотом. За несколько недель голос почти восстановился, хотя до конца жизни в речи Эрика теперь часто прорывались высокие свистящие звуки.
После трехнедельного пребывания в госпитале он был отправлен в санаторий ПОУМ им. Маурина (это был один из основателей ПОУМ, взятый в плен франкистами; он находился в заключении до 1946 года456). Санаторий был расположен на склоне горы Тибидабо, недалеко от Барселоны. Он был оборудован на базе двух горных вилл, принадлежавших сторонникам Франко и захваченных ПОУМ летом 1936 года. К санаторию присоединили также несколько небольших конфискованных домиков, являвшихся собственностью католического монастыря. Все, таким образом, шло своим чередом: собственность «классового врага» экспроприировалась, чтобы обеспечить собственным активистам отдых и выздоровление. Далеко ли было от этого до формирования нового господствующего слоя, а в отдаленной перспективе и нового господствующего класса?