24 июня была опубликована статья Блэра «Почему я вступаю в НРП»510: «Потому что НРП является единственной британской партией - во всяком случае единственной довольно крупной... целью которой является социализм. Я не считаю, что полностью потерял веру в Лейбористскую партию. Я искренне надеюсь, что Лейбористская партия завоюет абсолютное большинство на следующих всеобщих выборах. Но мы знаем, какова была история Лейбористской партии, и мы знаем ужасный соблазн нынешнего момента - соблазн выбросить за борт любой принцип с целью подготовки к империалистической войне».
Так что основным мотивом присоединения к НРП являлась не столько социалистическая ориентация этой партии, что признавалось Оруэллом сквозь зубы, а отсутствие другой значительной политической силы, стоящей на антивоенных позициях. Учитывая, что все это происходило в преддверии Мюнхенского сговора и начала Второй мировой войны, обвинение Лейбористской партии в подготовке к «империалистической» войне против гитлеровской Германии наводило на мысль о том, насколько прав оказался в отношении Оруэлла журнал «Нью стейтсмен», сдержанно, но довольно ехидно прокомментировавший выход книги замечанием писателя и критика Виктора Притчетта: «Существует немало аргументов в пользу того, чтобы писатели держались вне политики, и пример господина Оруэлла свидетельствует как раз об этом»511.
Одновременно Блэр присоединился к связанному с НРП Союзу верности миру (Peace Pledge Union), стоявшему на пацифистских позициях, и написал программный памфлет для этой организации, который, впрочем, не был опубликован и не сохранился512. Можно, однако, полагать, что этот документ не вполне соответствовал помпезным утопическим программным тезисам НРП (1935 года выпуска), в которых, в частности, говорилось: «Политика партии имеет в виду всеобщую стачку, чтобы остановить войну, и социальную революцию на случай, если война произойдет». Пацифизм Оруэлла не имел ничего общего ни с идеей всеобщей политической стачки, совершенно нереальной в тогдашних британских условиях, ни тем более с революцией. Не удивительно, что пребывание Оруэлла в НРП оказалось недолгим. Блэр покинул ее в самом начале Второй мировой войны из-за того, что в условиях нацистской агрессии эта партия сохранила свои пацифистские позиции, что, как теперь считал Блэр, только «облегчало положение Гитлера».
Но была еще одна не менее важная причина. Оруэлл продолжал характеризовать себя как деятеля левого направления, «свободного от партийных ярлыков». Он не стал заниматься разглагольствованиями о том, почему именно расстается с НРП. Он просто не внес очередной годовой членский взнос и механически выбыл из партии.
ГЛАВА 10
Испанский опыт был некой точкой отсчета для анализа главных проблем современной действительности, а таковыми являлись различные и вместе с тем схожие системы -нацистская в Германии и большевистская в СССР. Именно их Оруэлл пытался теперь анализировать с максимально доступной ему степенью объективности. Летом 1938 года он прочитал и прорецензировал книгу американского журналиста Юджина Лайонса, пробывшего в СССР шесть лет (с 1928 по 1934 год). Это был один из немногих западных корреспондентов, которому удалось собрать сравнительно правдивые данные об обстановке внутри страны. Вначале он писал об СССР сочувственно и 22 ноября 1930 года был удостоен чести взять у Сталина интервью для разоблачения слухов об уходе диктатора в отставку. Постепенно, однако, Лайонс сформировал объективное представление о том, что происходило в СССР. Результатом стала его книга «Поручение в Утопию» (Assignment in Utopia)513.
Публикация произвела глубокое впечатление на Оруэлла. Прочтя «Поручения в Утопию», да и на основании собственного опыта, Оруэлл писал в рецензии: «Печальным фактом является то, что любая неблагоприятная критика современного российского режима неизбежно воспринимается как пропаганда против социализма; это осознают все социалисты». Он делал вывод, что советская система, которую описывал Лайонс, не очень сильно отличалась от фашистской, причем в качестве общих признаков называл воспевание героев, тотальный контроль, внушаемую сверху массовую ненависть к «врагам» и показательные судебные процессы, являвшиеся на самом деле спектаклями514.
Особое внимание Оруэлла уже в это время привлекли строки в книге Лайонса: «Был выдвинут лозунг “Пятилетку в четыре года”, и магический символ “5 за 4” и “2+2=5” был виден и слышен по всей стране. Формула 2+2=5 немедленно приковала мое внимание. Она показалась мне... парадоксом и трагическим абсурдом на советской сцене своей мистической простотой, своим противоречием логике». Пройдет не так уж много времени, и Оруэлл использует эту формулу как один из главных символов тоталитарного абсурда в его романе.