Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

Конечно, как и в любом произведении, в книге было немало субъективных оценок. Пожалуй, главной из них можно считать резкое противопоставление испанской гражданской войны и революции:

«То, что произошло в Испании, было не просто вспышкой гражданской войны, а началом революции. Именно этот факт антифашистская печать за пределами Испании старалась затушевать любой ценой. Положение в Испании изображалось как борьба “фашизма против демократии”, революционный характер испанских событий тщательно скрывался. В Англии, где пресса более централизована, а общественное мнение обмануть легче, чем где бы то ни было, в ходу были лишь две версии испанской войны: распространяемая правыми - о борьбе христианских патриотов с кровожадными большевиками и левая версия -о джентльменах-республиканцах, подавляющих военный мятеж. Суть событий удалось скрыть».

Такова была общая концепция, из которой вытекали несколько односторонние оценки. Не всегда были справедливыми острые упреки по адресу центрального испанского правительства, у которого, очевидно, имелись основания тормозить «социалистические» преобразования, в частности попытки коллективизации на селе. Сам Оруэлл не так уж энергично поддерживал утопические попытки левых радикалов. Но во всяком случае его симпатии были на их стороне, тогда как премьеров Ларго Кабальеро - левого лидера Социалистической рабочей партии - и тем более социалиста-центриста Хуана Негрина, сменившего Кабальеро на этом посту, автор считал врагами революции. При этом не вполне обоснованно преувеличивалась роль испанской компартии, которую Оруэлл порой оценивал как главную политическую силу за спиной Кабальеро или Негрина.

Оруэлл не всегда справедливо противопоставлял «буржуазные» политические силы и стоявший за ними «капитал» рабочим, особенно пролетариату Каталонии. Автор пытался не идеализировать его - в книге немало страниц, показывающих эгоистические настроения, необразованность, неопрятность и другие отталкивающие черты многих рабочих, неприятные любому мало-мальски непредвзятому читателю. И тем не менее всегда симпатии автора на стороне этих рабочих, их организаций, и только их. Вот небольшой фрагмент, который мы встречаем в самом начале книги:

«Многое из того, что я видел, было мне непонятно и кое в чем даже не нравилось, но я сразу же понял, что за это стоит бороться. Я верил также в соответствие между внешним видом и внутренней сутью вещей, верил, что нахожусь в рабочем государстве, из которого бежали все буржуа, а оставшиеся были уничтожены или перешли на сторону рабочих. Я не подозревал тогда, что многие буржуа просто притаились и до поры до времени прикидывались пролетариями».

В тесной связи с оруэлловской оценкой классов находились и его несколько изменившиеся по сравнению с более ранним периодом творчества, но в основном оставшиеся теми же, представления о социализме. Писатель идеализированно видел в нем общество всеобщего равенства, пренебрегая тем, что по своей природе люди не являются и не могут быть равны. Эта тривиальная истина как бы отбрасывалась, хотя все время маячила где-то на периферии изложения. Вот как рисовалась писателю социалистическая идея, в данном случае неразрывно связанная с его испанским опытом:

«Идея равенства - вот, что привлекает рядовых людей в социализме, именно за нее они готовы рисковать своей шкурой. Вот в чем “мистика” социализма. Для подавляющего большинства людей социализм означает бесклассовое общество. Без него нет социализма. Вот почему так ценны были для меня те несколько месяцев, что я прослужил в рядах ополчения. Испанское ополчение, пока оно существовало, было ячейкой бесклассового общества. В этом коллективе, где никто не стремился занять место получше, где всего всегда не хватало, но не было ни привилегированных, ни лизоблюдов, - возможно, было предвкушение того, чем могли бы стать первые этапы социалистического общества. И в результате, вместо того чтобы разочаровать, социализм по-настоящему привлек меня. Теперь гораздо сильнее, чем раньше, мне хочется увидеть торжество социализма. Возможно, это частично объясняется тем, что я имел счастье оказаться среди испанцев, чья врожденная честность и никогда не исчезающий налет анархизма могут сделать приемлемыми даже начальные стадии социализма».

Идеализированно представляя себе общество будущего, Эрик Блэр явно сохранял еще значительные следы утопических абстрактных мечтаний, от которых освобождался крайне медленно и мучительно. Он полностью так и не преодолел это утопическое мышление до конца. Ведь именно утопиями, хотя и с отрицательным знаком, являлись произведения, увенчавшие его писательский труд.