Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

«Они следили за мной, как следили бы за иллюзионистом, готовившимся показать фокус. Они не любили меня, но сейчас, с магической винтовкой в руках, я был объектом, достойным наблюдения. Внезапно я осознал, что рано или поздно слона придется прикончить. От меня этого ждали, и я обязан был это сделать: я почти физически ощущал, как две тысячи воль неудержимо подталкивали меня вперед. Именно тогда, когда я стоял там с винтовкой в руках, мне впервые открылась вся обреченность и бессмысленность владычества белого человека на Востоке. Вот я, европеец, стою с винтовкой перед безоружной толпой туземцев, как будто бы главное действующее лицо спектакля, фактически же - смехотворная марионетка, дергающаяся по воле смуглолицых людей. Мне открылось тогда, что, становясь тираном, белый человек наносит смертельный удар по своей собственной свободе, превращается в претенциозную, насквозь фальшивую куклу, в некоего безликого сагиба -европейского господина. Ибо условие его владычества состоит в том, чтобы непрерывно производить впечатление на туземцев и своими действиями в любой критической ситуации оправдывать их ожидания. Постоянно скрытое маской лицо со временем неотвратимо срастается с нею. Я неизбежно должен был застрелить слона. Послав за винтовкой, я приговорил себя к этому. Сагиб обязан вести себя так, как подобает сагибу: он должен быть решительным, точно знать, чего хочет, действовать в соответствии со своей ролью. Проделать такой путь с винтовкой в руках во главе двухтысячной толпы и, ничего не предприняв, беспомощно заковылять прочь - нет, об этом не может быть и речи. Они станут смеяться. А вся моя жизнь, как и жизнь любого европейца на Востоке, - это борьба за то, чтобы не стать посмешищем... Среди европейцев мнения разделились. Люди в возрасте сочли мое поведение правильным, молодые говорили, что чертовски глупо стрелять в слона только потому, что тот убил кули, - ведь слон куда ценнее любого чертового кули. Сам я был несказанно рад свершившемуся убийству кули - это означало с юридической точки зрения, что я действовал в рамках закона и имел все основания застрелить животное. Я часто задаюсь вопросом, понял ли кто-нибудь, что мною руководило единственное желание - не оказаться посмешищем»²⁷³.

На первый взгляд попутной, а по существу дела одной из основных в этом важном очерке была проблема толпы, которой легко манипулировать и которая в то же время манипулирует своими манипуляторами. Жажда зрелищ, да как можно более кровавых - это один из признаков человеческой толпы, преимущественно малообразованной, но подчас включающей в себя формально высокоинтеллектуальных образованцев; толпы, которую можно склонить к любым деструктивным и самым отвратительным действиям (эта проблема тщательно обдумывалась Оруэллом и получила ярчайшее выражение в его поздних антитоталитаристских произведениях).

В том же 1936 году Оруэлл выступил со статьей-некрологом «На смерть Киплинга», в которой занял не столь непримиримую позицию по отношению к колониальным порядкам (именно порядкам, а не к самому факту существования колониализма). Скорее всего смягченная оценка проистекала из любви и уважения к скончавшемуся великому мастеру слова, ибо здесь говорилось: «Империализм восьмидесятых и девяностых был сентиментальным, невежественным и опасным, но он не всегда заслуживал только ненависти... Можно было оставаться одновременно империалистом и джентльменом, и личное достоинство Киплинга находилось вне всякого сомнения»²⁷⁴.

Впрочем, колебания в оценке такого действительно глубоко противоречивого явления, как британский колониализм, продолжались и в следующие годы. От частностей Оруэлл переходил к общей весьма острой оценке: «Когда вы видите, как люди живут, и более того, как легко они умирают, всегда трудно поверить, что вы находитесь среди человеческих существ. Все колониальные империи в действительности основаны на этом факте». Этот вывод Оруэлл сделал после того, как стал свидетелем жестокого обращения с сенегальскими солдатами. К ним относились как к стаду животных. Оруэлл завершал свой вывод слабой надеждой на то, что белые колонисты когда-нибудь задумаются о том, смогут ли обманывать этих людей долго²⁷⁵.

Возвращаясь к сложнейшему клубку проблем сохранения или ликвидации колониализма в статье «Не считая негров» (Not Counting Niggers), написанной за два месяца до начала Второй мировой войны, Оруэлл обращал стрелы своей критики не столько против консервативных защитников имперских порядков, сколько против лейбористских деятелей, выступавших за безоговорочное предоставление независимости народам стран Азии и Африки, являющимся подданными британской короны. Этих политиков он обвинял в лицемерии: «Большинство политиков и публицистов левого крыла - это люди, которые зарабатывают себе на жизнь, требуя того, к чему они в действительности не стремятся. Они отчаянные революционеры, пока все идет хорошо, но любая подлинная чрезвычайная ситуация сразу же показывает, что они мошенничают»²⁷⁶.