Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

В некоторых отзывах на роман о Бирме предпринималась попытка определить мировоззрение автора. Сделать это было нелегко, так как Оруэлл придавал образу главного героя, в котором нетрудно было распознать автора, весьма противоречивые черты. Известный журналист Малколм Маггеридж, незадолго перед этим возвратившийся из СССР, где он был британским корреспондентом «Манчестер Гардиан» и по дипломатической почте отсылал в свою газету данные о голоде на Украине и в других районах СССР²⁶⁵, называл Оруэлла «скорее последователем Киплинга, чем марксистом»²⁶⁶. Но Оруэлл не был ни защитником цивилизаторской миссии европейцев, подобно Киплингу, ни тем более сторонником марксистских догм. В этот период, как, впрочем, и позже, у него вообще не было приверженности к какой-либо конкретной политической концепции или социальной теории. Он стремился быть объективным критиком реальности, не связывая себя цепями определенных партийно-политических или философских теорий. Однако тот факт, что по поводу его книги высказался «сам» Маггеридж, противопоставивший свои репортажи о Советском Союзе льстивым по отношению к политике Сталина публикациям американского корреспондента Уолтера Дюранти, повышал авторитет Оруэлла как писателя²⁶⁷.

Американские критики в сложные проблемы мировоззрения автора особенно не вдавались. Его позицию они определяли до предела просто, подобно автору отзыва, опубликованного в приложении к газете «Нью-Йорк тайме»: романисту «не нравилось, когда людей сажали в тюрьму за то, что он и сам бы сделал, если бы оказался в аналогичной ситуации»²⁶⁸. Вскоре появились и издания на других языках. Оруэллу было лестно, что предисловие к книге на французском языке написал весьма модный в то время в левых антибольшевистских кругах писатель-румын Панаит Истрати²⁶⁹. Истрати был автором очерков «Исповедь проигравшего» (1929), написанных после посещения СССР, в которых разоблачалась советская бюрократия и выражалось сочувствие Троцкому и другим оппозиционерам²⁷⁰.

4. «Как я стрелял в слона» и другие очерки

Не столько описанные в романе «Дни в Бирме», сколько подлинные бирманские дни, продолжали оказывать влияние на мысли Оруэлла, на тематику и образность, на основные логические линии его произведений. Наиболее острым материалом писателя об имперской политике стал о эссе «Как я стрелял в слона» (или «Убийство слона»), особенно ярко отражавшее двойственность самого автора²⁷¹. Очерк был опубликован осенью 1936 года в журнале «Нью райтинг» (New Writing), предназначенном для начинающих авторов. Острота сюжета была такова, что другие издания поместить его не решились, хотя Оруэлл лишь стремился быть максимально честным, прежде всего перед самим собой.

В очерке несравненно более прямо, чем в «Днях в Бирме», говорилось о тех далеко не однозначных чувствах, которые переполняли душу автора:

«Британское владычество в Индии представлялось мне незыблемой тиранией... подчинившей себе сломленные народы; и тем не менее я бы с величайшей радостью пырнул штыком какого-нибудь буддистского проповедника, Такие чувства естественно возникают как побочный продукт империализма; спросите любого английского чиновника в Индии, если сможете поймать его в неслужебное время»²⁷².

Не страшась обвинений в оправдании колониализма и империализма, которые подчас обрушивались на Оруэлла из коммунистических или симпатизирующих коммунистам левых интеллектуальных кругов, писатель разъяснял, что бирманцы остаются людьми невежественными, что они пока не способны к подлинному самоуправлению, податливы к манипулированию не только со стороны колонизаторов, но и поставленных колонизаторами у власти немногочисленных местных управленцев. Предоставление бирманцам автономии в таких условиях было бы катастрофой, считал Оруэлл. Более того, в очерке «Как я стрелял в слона» у Оруэлла проскальзывает парадоксальная мысль о том, что сами бирманцы манипулируют своими хозяевами.

Эти достаточно отвлеченные мысли Оруэлл переводил в совершенно конкретную плоскость подробным описанием отношения местной толпы к его охоте: