Джотто и ораторы. Cуждения итальянских гуманистов о живописи и открытие композиции

Существует похожий фрагмент в поэме, адресованной Пизанелло, у Базинио да Парма[173], и еще долго после смерти Гуарино его ученики продолжали использовать ту же манеру для восхваления других, даже не столь заметных художников. Роберто Орси хвалит художника-миниатюриста Джованни да Фано[174]:

Ты будешь убегать от разгневанного льва в сосновом лесу и трепетать перед лохматыми кабанами на горах, написанных красками. Ты поклянешься, что в зверях трепещет жизнь и что олени бегут, что здания стоят непоколебимо, и в лугах цветут разнообразные травы; что ты и в самом деле слышишь лающих собак и тихий разговор людей, или что воды затененного источника и впрямь шумят потоком. Такая у Джованни опытная рука, что никто никогда не скажет, что это лишь изображения на тесных страницах[175].

Такой стиль речи, по-видимому, стал наиболее личным вкладом Гуарино в способы гуманистов говорить о живописи. Источники его очень разнородны: словарь по большей части Вергилиев, а множество отдельных деталей, перечисленных в этих отрывках, могло быть взято напрямую из эпического locus amoenus средневековой латинской поэзии[176]. По форме это не экфрасис в чистом виде, поскольку описывает не столько определенное произведение, сколько отличительные особенности творчества художника в целом. Кажется, что отправной точкой для Гуарино является тот род экфрасиса, который использовал Мануил для описания триумфальной арки в Риме, но он значительно обогащен декоративной разработкой по типу более развитых экфрасисов живого пейзажа. В любом случае ясно, что это тенденциозная форма; ее существование опирается на разнообразие в живописи, она невозможна без значительного количества разнородных объектов, которые могут быть перечислены. Более того, неточность этой формы подкреплялась легкодоступностью общих формулировок для представления об изобразительном разнообразии. Varietas была риторической ценностью, и, как многие риторические ценности, сформулировать ее было возможно с помощью визуальной метафоры. Например, Георгий Трапезундский писал в 1429‐м:

Достаточно о предложениях: теперь я рассмотрю тот вид мастерства, который требуется в подобной речи для того, чтобы сделать ее яркой, и чтобы она обладала максимальным разнообразием. Ведь очевидно, что разнообразие чрезвычайно полезно и приятно не только в творчестве художников, поэтов или комедиантов, но во всем – покуда оно соответствует ситуации – и стоит превыше всего в нашем риторическом искусстве; оно одновременно укрепляет аргументацию и приносит наслаждение зрителю. Поэтому свои самые прекрасные здания архитектор возводит здесь с арками, здесь с ровными стенами, здесь из кирпичей, здесь отделывает камнем – и все это, конечно, делается искусно. Поэтому же, в нашем насущном использовании одежд, для окрашивания изобретаются разнообразные колеры. Поэтому также и Бог, этот прославленный создатель всего на свете, украшает луга белыми, фиолетовыми, темными или разноцветными цветами и красными розами. Это учит нас тому, что, если мы хотим говорить хорошо и приятно, нам следует аккуратно, усердно и внимательно стремиться к разнообразию речи[177].

Все это вместе: принцип риторической varietas и его авторитет в разных сферах, экфрасис и его тенденциозная притягательность, а также критические идеи Хрисолоры – было мощным сочетанием.