Джотто и ораторы. Cуждения итальянских гуманистов о живописи и открытие композиции

…благоразумие объединяет все моральные добродетели и не позволяет ни одной существовать отдельно от остальных, и кто обладает одной добродетелью, тот имеет все. Что же касается интеллектуальных добродетелей, то здесь я не вижу причин, по которым разделение было бы невозможно. Ведь художник, достигший в своем искусстве совершенства, как Апеллес в живописи или Пракситель в скульптуре, не обязательно должен хорошо разбираться в scientia ведения войн или управления государством, или в cognitio натурфилософии. Воистину, как говорит Сократ в Апологии[254], типичная ошибка художников состоит в том, что каждый, отличаясь мастерством в своем деле, тщетно полагает, будто разбирается также и в других искусствах, хотя это не так. Таким образом, искусство независимо от прочих интеллектуальных добродетелей; и то же можно справедливо сказать и о scientia, и о благоразумии…[255]

Следовательно, в отличие от моральных, то есть подлинных, добродетелей искусство является самостоятельной добродетелью и непереносимо из одной области деятельности в другую.

Это создавало проблему. Все были согласны с тем, что лишь образованный зритель мог получить истинное удовольствие от живописи, равно как и от литературы; но в каком смысле «образованный»? Петрарка и Поджо Браччолини апеллировали к суждениям профессионалов («Donatellus vidit et summe laudavit», «Донателло видел и крайне хвалил»*)[256], но такая кротость встречалась редко, это выглядело неклассически и зачастую неуместно с риторической точки зрения; ни один гуманист не стремился акцентировать внимание на том, что он сам, не будучи практикующим художником, был не в силах критиковать. Вместо этого он укрывался за двусмысленностью слова вроде doctus, каковым он мог считать себя в целом, doctus в абсолютном измерении, или же doctus в разговоре о конкретном виде искусства. Более достойно из положения вышел Леонардо Бруни, проворно проведя в De interpretatione recta еще одно ценное различие: между тем, чтобы понимать какое-либо искусство, и тем, чтобы иметь к нему способности. Аристотеля можно осмысленно читать и без специальных речевых навыков, необходимых для того, чтобы добротно его перевести; схожим образом, как настаивал Бруни, можно разбираться в живописи или музыке, не будучи при этом самому хорошим художником или певцом:

Multi ad intelligendum idonei, ad explicandum tamen non idonei sunt. Quemadmodum de pictura multi recte iudicant, qui ipsi pingere non valent, et musicam artem multi intelligunt, qui ipsi sunt ad canendum inepti[257].

Несомненно, именно это различение позволяло и самому Бруни давать инструкции Гиберти по поводу создания бронзовых дверей.

Далее напрашивается вопрос о том, что же может включать в себя процесс подготовки этого образованного, но не практикующего зрителя и, в частности, должен ли представитель гуманистической культуры обладать практическим опытом в области рисунка или живописи – в отличие от реальных достижений. Возможно, вопрос этот поднимался редко, но, как бы то ни было, у Аристотеля содержался ответ:

Так обстоит дело и с рисованием: и его изучают не ради того, чтобы не ошибаться при своих собственных покупках и не подвергаться обману при купле и продаже домашней утвари и художественных изделий, но скорее потому, что оно развивает глаз при определении телесной красоты. Вообще, искать повсюду лишь одной пользы всего менее приличествует людям высоких душевных качеств и свободнорожденным[258].