Джульетта стреляет первой

Двинулась прочь с пляжа. Сполоснула ноги от песка под аккуратненьким душиком (Садовникова последовала ее примеру). Уверенно провела Таню через узкую полоску парка. Остановилась у нескольких велосипедов, прикованных к специальной подставке. Просветила:

– Сто ваших рублей в день. Тотальная халява.

– Ой, – вспомнила Татьяна, – я же с собой кошелек не взяла.

– Тогда буду тебя угощать, – с удовольствием сообщила Марьяна.

Вытащила из кармана джинсов две родимые российские купюры. Всунула в автомат. Отцепила велосипеды. Просветила Татьяну:

– Приковать надо завтра до этого же времени. В любом месте, где прокат увидишь.

– Здорово тут у вас!

– Да ладно. На них никто не ездит, – отмахнулась Марьяна. – Не круто.

– А на чем ездят?

– Мотобайки. Квадрики. Папаша мой, – нахмурилась, – на машине гонял.

– Где тут гонять-то?

Таня огляделась. Улочка совсем крошечная, даже более узкая, чем в Индии. Только гораздо чище.

– Ну, батя умудрялся, – личико сразу грустное.

Закинула сумку в корзину перед рулем, вскочила в седло, весело выкрикнула:

– Погнали!

И резко повернула прочь от моря.

Снова коттеджики, потом вдруг длинное, на целый квартал, двухэтажное здание. Окна или скрыты жалюзи, или тонированы.

– Это что? – заинтересовалась Татьяна.

– Тут наш крэйзи профессор опыты ставит! – просветила Марьяна.

– На ком?!

– На чилийцах. Да шучу я, ты че? Просто химичит, эликсир молодости, типа, создает.

Прибавила скорость, пояснила:

– Езжай быстрей, тут испарения. Говорят, очень вредные. Соседи с профессора давно хотят денег стребовать. За риск для здоровья.

– А есть риск?

– Папа говорит, нету. Но мне здесь все равно как-то не по себе становится.

Марьяна миновала «опасное место» на максимальной скорости. Сообщила:

– А сейчас поедем через трущобы. Ну, тут всякие продавцы, уборщики живут.

И Таня наконец увидела хотя бы намек на страну третьего мира. Переполненные мусорные баки, грязные витрины, тетушки в бигуди, тощие собаки, сушится белье, темнокожие люди сидят на корточках.

– У нас вообще-то не грабят, но ко мне однажды два кекса-китаезы подкатили. Лет по семнадцать, прыщавые. Дай, говорят, на мороженое. Ну, типа, кадрились, – весело сообщила Марьяна. – А я им нашу «штуку» зеленую даю. Они в ауте: «Сто такое? Сто зя деньги?» Не взяли. И даже клеиться больше не стали.

«Вот оторва!»

В Тане – когда общалась с новой знакомой – прямо какой-то материнский инстинкт пробуждался. Хотела бы она такую дочку. Спортивную, смелую, бесшабашную.

Но вот трущобы остались позади, и мир снова сказочно изменился. Идеально чистая улица, свежая штукатурка домов, до блеска отмытые окна. И вывески, родные, русские вывески: «Аптека», «Парикмахерская», «Пекарня».

– А вот и кафешник. – Марьяна лихо притормозила у домика в стиле средиземноморского шале. – Держат китайцы. Но кухня всякая. Пицца, суп луковый. Даже борщи варят – их, правда, никто не ест, кроме мэра нашего чиканутого.

Девушки вошли внутрь.

Полумрак, прохлада. Но народу немало. Пары, дамские компании. Старички с шахматами. Мужики с пивом. От каждого столика Марьяне улыбаются, машут. Показывают на свободные стулья.

Но юная спортсменка решительно произнесла:

– Сядем сами, а то смотрят на тебя, как на слона. Свежачок приехал! Сейчас начнут выспрашивать, поесть не дадут.

Марьяна уверенно продвигалась к свободному столику у окна. Таня послушно следовала за своей провожатой. И вдруг отчетливо услышала в спину:

– Гадина!

Вздрогнула, обернулась. Столик. За ним угасает потрепанная дама – очень похоже, будто картина «Любительница абсента» ожила.

Встретилась с Таней взглядом, губы в нитку, глаза плещут гневом:

– Тварь!

– Это вы мне? – растерялась Садовникова.

Марьяна обернулась, поморщилась, схватила ее за руку:

– Пошли отсюда быстрее.

Протащила Таню в другой конец кафе, усадила, сказала:

– Вот меню. Выбирай.

Но Садовникова отодвинула кожаную папочку:

– Кто эта женщина?

– Ой… ну, это Митькина мама.

– А что я ей сделала?

– Ты – ничего. Это она меня убить хочет. Как всегда.

– Убить тебя? За что? – опешила Таня.

Девочка поморщилась:

– Мой батя ее сына на машине сбил. Насмерть. С тех пор она рехнулась, – тяжело вздохнула. Добавила: – И батя мой тоже. Оба вообще не просыхают. Но ты не бойся. Главное – не смотри на нее. Она сама никогда не подойдет и ничего не сделает. Только шипит, когда мимо проходишь.

– Ох, Марьяна, – покачала головой Садовникова. – Сроду я ни над кем крыльями не хлопала. Но мне за тебя почему-то страшно.

* * *

В шесть вечера Таня вышла на террасу.

Солнце залихватски тонуло в океане, ее первый день на острове Матуа уходил в небытие. Странные он оставил впечатления!

Самым сильным оказалось разочарование.

Садовникова (когда изредка размышляла об идеальной жизни) представляла себе именно такой остров. Уединенный, богатый, где все равны – по статусу и образованию. Не надо гнаться за хлебом насущным, нет смысла сплетничать, нет поводов ссориться.