Джульетта стреляет первой

– Ну, ты ведь меня не выдашь?

«Твой супруг давно обо всем догадался».

Разводить дискуссию Татьяна не стала. Кивнула:

– Не выдам. – И осторожно спросила: – Но ты правда одобряешь закон?

– Конечно! Пусть детки лучше официально спят, чем со скалы прыгать, – горячо произнесла Мила. И повторила – явно с чужих слов: – Нельзя препятствовать любви!

«Да. Наша команда поработала неплохо», – с иронией подумала Таня.

Были и те, на чьих лицах читалось сомнение. Мэр Филипп Борисович стоял над своим листом минуты две, лицо несчастное. И лишь когда его поторопили из конца очереди, царапнул закорючку – подпись. Толстая Людмила Борисовна (когда-то она выступала против постановки «Ромео и Джульетты») что-то жарко обсуждала с пожилой женщиной – той самой, кого оштрафовали за плевок на асфальт. Может, назревает хотя бы подобие бунта? Но Садовникова прошла мимо и услышала обрывок фразы:

– Никуда не денешься. Все равно придется подписывать.

К пяти вечера все было кончено. В отличие от России, где добрая половина граждан на выборы просто не является, здесь проголосовали почти как в Советском Союзе – девяносто шесть процентов жителей. Не явились лишь те, кто получил «пряники» – бесплатные туристические поездки на уик-энд, а также десять потенциальных возмутителей спокойствия – эти банально не смогли выбраться из дому.

Итоги подвели быстро.

Результат Татьяну поразил.

Из четырех тысяч двухсот восьмидесяти дееспособных человек против проголосовал один-единственный.

– Кто же этот смельчак? – недобро улыбнулась Юлиана.

– Профессор Кикин, – сообщил Марк.

Максимус – чрезвычайно довольный результатами – усмехнулся:

– Ладно, ему простим. Гений вправе иметь собственное мнение.

– Вы, кстати, мне кое-что обещали, – немедленно напомнила Татьяна.

Максимус обернулся к ней.

– Я помню. Ты свободна. Можешь возвращаться в свою конурку. Или останешься у Марка? – весело подмигнул.

– Спасибо, нет, – поспешно отказалась Татьяна. – Не хочу расстраивать Юлиану.

Пиарщица бросила на коллегу победительный взгляд и уверенно положила руку Марку пониже спины. Юноша смущенно улыбнулся. Таня отвернулась от парочки, снова обратилась к Максимусу:

– Но вы мне еще кое-что должны.

Тот отмахнулся:

– Премию тебе Марк выдаст.

– А что насчет инъекции красоты?

– А, это… Я подумаю.

– Но вы сказали… если референдум пройдет удачно…

– Я подумаю, Таня, – понизил тон до ледяного. – Не надо меня торопить.

– Я-то считала: олигарх сказал – олигарх сделал, – не сдавалась она.

Максимус небрежно потрепал ее по щеке:

– Ты слишком настырна. Это тебе вредит.

И больше за весь вечер, пока праздновали, ни слова не сказал.

В десять Таня с удовольствием покинула изрядно надоевший особняк Марка и даже «тук-тук» вызывать не стала – бегом помчалась к себе на выселки. Ну и пусть чемодан со всеми вещами пока в чужом доме – ей не терпелось остаться одной. Наконец на своей (пусть и условно) территории.

Ворвалась в почти родной скворечник, сразу отметила: ни пылинки. В холодильнике – свежие фрукты, сыр, вино. Садовникова включила свет на участке и прогулочным шагом (хотя кому здесь было за ней подсматривать?) вышла во двор. Проследовала в его дальний угол. Груда полусгнивших пальмовых листьев выглядела нетронутой. Таня присела на корточки, погрузила руки в колючие ветки – пусто. Дождем, что ли, прибило тайник? Уже не маскируясь, расшвыряла пальмовые останки. Ни-че-го. Пакет с термосом и флешкой исчез.

Садовникова схватила какую-то щепку, начала расковыривать землю. Может, в суете того давнего дня она забыла? И не просто спрятала, но закопала свои сокровища?

Выкопала приличную яму. Пусто. Только омерзительные жирные черви смотрят с укором.

Дьявол!

В хороший вариант Таня верила с трудом.

Куда более вероятно, что Виктор Андреевич с приспешниками в ее отсутствие тщательно все обыскал. Нашел тайник, предъявил его Максимусу. Но тот приказал до конца референдума никаких мер не принимать. А сейчас Татьяна им больше не нужна. Поэтому шеф на вечернем торжестве был холоден, почти груб. Она больше не фаворит – изгой. Сильные мира сего обсуждают, каким способом с ней лучше покончить.

«Бежать мне надо отсюда, пока цела!» – в отчаянии подумала девушка.

Вернулась в дом. Смыла с рук землю. Достала мобильник – как всегда, мертвый. Включила компьютер – связи с Интернетом нет. Сняла трубку городского. Гудок жизнерадостный, но сразу после кода России или кода острова Пасхи сменяется на противное коротенькое пипиканье.

«Что за глупость я сделала! Все силы отдала, всю душу вложила в этот их референдум! А теперь меня еще грохнут, как нежелательного свидетеля».

Закрылась на все засовы, но спала отвратительно. Все время чудилось: чьи-то злые, холодные, сильные руки тянутся к ее шее.

Пробудилась рано, с больной головой вышла на террасу и опешила.

На рейде, в полукилометре от Матуа, стоял корабль. «Подруга Робинзона». Тот самый, который не так давно привез ее сюда. К нему шустро спешил островной катерок.

«Может, мне удастся сбежать?» – загорелась Татьяна.

Уже никакой премии не надо и никакой инъекции. Она безо всякого эликсира пока красива и молода.