Джульетта

Пия и Пеппо Толомеи жили на ферме в маленькой долине, окруженной виноградниками и оливковыми рощами. Невысокие холмы обету пал и усадьбу со всех сторон, и прелесть мирного уединения с успехом возмещала отсутствие видов. Дом отнюдь не блистал роскошью: из трещин в желтых стенах росли сорняки, зеленые ставни нуждались в более серьезном ремонте, чем подкраска, черепичная крыша грозила обвалиться не то что от грозы, но даже от очередного чиха обитателей дома, но ползучие виноградные лозы и с умом расставленные цветочные горшки хорошо маскировали упадок и разрушение и делали усадьбу очаровательной.

Поставив скутер и подхватив костыль, прислоненный к стене, Пеппо повел меня прямо в сад. Там, в тени дома, на табурете сидела его жена Пия в окружении своих внуков и правнуков, как не имеющая возраста богиня плодородия в окружении нимф, и учила их плести косы из свежего чеснока. Пеппо лишь с пятой попытки удалось ей объяснить, кто я и почему он меня привел, но когда Пия все же осмелилась поверить своим ушам, она втиснула ступни в шлепанцы, встала с помощью своей свиты и заключила меня в слезные объятия.

— Джульетта! — воскликнула она, прижав меня к груди и одновременно целуя в лоб. — Che meraviglia! Это чудо!

Ее радость казалась такой искренней, что мне стало стыдно. Утром я пришла в Музей Совы вовсе не в поисках давно потерянных крестных — я и представить не могла, что у меня есть крестные, которые будут счастливы видеть меня живой и здоровой. Я была невероятно растрогана их неподдельной радостью и вдруг поняла, что до сих пор мне еще нигде не были по-настоящему рады, даже дома. По крайней мере, когда рядом ошивалась Дженис.

Через час дом и сад наполнились людьми и провизией, словно вся толпа ожидала за углом — местная деликатность — повода чего-нибудь отпраздновать. Были тут и родственники, и друзья, и соседи Пии и Пеппо, и все в один голос заявляли, что хорошо знали моих родителей и гадали, что же случилось с их дочками-близняшками. Никто не сказал напрямую, но я догадалась, что тетка Роуз налетела коршуном и забрала Дженис и меня против желания остальных Толомеи (дядя Джим имел связи в Госдепартаменте), и мы бесследно исчезли, к огромному огорчению Пии и Пеппо, наших, как ни крути, крестных родителей.

— Но это все в прошлом! — повторял Пеппо, похлопывая меня по спине. — Теперь ты здесь, и мы можем, наконец, поговорить.

Трудно было решить, с чего начинать: столько вопросов ждало ответа, столько лет — отчета, плюс нужно было как-то объяснить отсутствие моей сестрицы.

— Она занята и не смогла приехать, — соврала я, отводя глаза, — но обязательно наведается к вам в самом скором времени.

Дело усложнялось тем, что мало кто из гостей говорил по-английски, и каждый вопрос мне растолковывала третья сторона, но все держались так дружелюбно и тепло, что даже я через некоторое время немного расслабилась и стала вести себя свободнее. Пусть мы не понимали сказанного друг другом, но улыбки и кивки были красноречивее слов.

Вскоре Пия вышла на террасу с фотоальбомом и принялась показывать мне свадебные фотографии моих родителей. Не успела она открыть альбом, как вокруг нас собрались другие женщины и принялись наперебой дополнять ее рассказ и помогать переворачивать страницы.

— Вот! — Пия указала на большое парадное фото. — Твоя мама в моем венчальном платье. Какая все-таки прелестная пара!.. А это твой двоюродный братик Франческо…

— Подождите! — Я попыталась удержать ее руку, но тщетно. Пия, видимо, не понимала, что я не помню отца и никогда не видела его фотографий, а единственный снимок моей матери, стоявший на рояле тетки Роуз, был сделан на школьном выпускном вечере.

Альбом Пии стал для меня неожиданностью, и не столько потому, что мама была на солидном сроке беременности (живот выпирал под свадебным платьем), но оттого, что наш отец оказался каким-то древним старцем. Конечно, ему было не сто лет, но по сравнению с мамой, молоденькой выпускницей колледжа, бесенком с ямочками на щеках, он походил на Авраама из моей детской Библии с иллюстрациями.

Однако они выглядели счастливой парой, и хотя снимков с поцелуями не нашлось, почти на всех фотографиях наша мама висла на руке супруга, глядя на него с обожанием. Поэтому спустя некоторое время я, пожав плечами, скрепя сердце предположила, что в этом благословенном солнечном краю прожитые годы не ложатся на мужчин тяжким бременем.

Женщины, столпившиеся вокруг, подтвердили мою мысль: ни одна из них явно не считала такой брачный союз сколько-нибудь странным. Насколько я поняла по их мелодичной итальянской скороговорке, обсуждали в основном свадебное платье, вуаль и сложное генеалогическое родство каждого гостя с моим отцом и с самими собой.

После свадебных фотографий настал черед фоторепортажа с наших крестин, но папы с мамой на них почти не было. На снимках Пия держала младенца: либо Дженис, либо меня — узнать было невозможно, а сама Пия не помнила, — а Пеппо гордо нес на руках другого. Крестили нас, оказывается, дважды: первый раз в церкви, а второй — снаружи, под солнцем, в купели контрады Совы.