Джулия

— Переговоры на свежем воздухе, как вы это называете, мне уже не по возрасту, — с обаятельной улыбкой сказал Армандо. — Представляю себе, как вы в душе потешаетесь надо мной. — Он, точно был актером, а не политиком, очень правдоподобно изобразил на лице скорбь. — Поделом же мне! Мужчина, который отказывается от столь заманчивого предложения, ничего, кроме презрения, не достоин. Но если говорить более серьезно, я предпочел бы поддержать проект, выгодный не одному только вашему директору. Мое решение, наверное, будет для него неприятной неожиданностью, поскольку, поручив столь неотразимой женщине добиться моего согласия, он был уверен, что добьется успеха.

Армандо встал из-за стола и украдкой взглянул на часы. Этот взгляд не ускользнул от секретаря, который тут же подошел к двери и открыл ее перед посетительницей, — аудиенция закончилась. Блондинка запахнула свое манто, пожала протянутую депутатом руку и с застывшей на губах глуповатой улыбкой направилась к выходу, двигаясь несколько скованно из-за высоченных каблуков и узкого платья.

Армандо устало опустился в кресло и провел рукой по лицу. Он и впрямь постарел. Постарел и разочаровался.

Его карьера была быстрой и достаточно легкой. Поднимаясь по ступеням власти, он не совершал поступков, которых мог бы сейчас стыдиться. Не шел по трупам, как некоторые. И все же упреки Джулии, прозвучавшие на моденском кладбище, пробудили в нем угрызения совести, задели болезненную струну. До этой неожиданной встречи с дочерью Кармен у могилы своего боевого товарища он никогда не отождествлял себя с молодым крестьянским пареньком, назвавшимся когда-то смешным именем «Гордон», но сейчас воспоминания о бесстрашной молодости, о короткой счастливой любви в горах захлестнули его.

Голос секретаря вывел его из задумчивости.

— Вам звонят из Милана, господин депутат.

— Кто?

— Синьора де Бласко.

Армандо Дзани вынул из пачки сигарету, машинально поднес к губам, потом снова вложил в пачку. Врачи запретили ему курить.

— Сказать, что вас нет? — услужливо спросил секретарь, заметив замешательство своего шефа.

— Нет, ни в коем случае. Соедините.

Джулия никогда в жизни не звонила ему в Рим.

— Что случилось? — взволнованно спросил он. — У тебя все в порядке?

— Мне нужна ваша помощь, — отбросив всякие церемонии, ответила Джулия.

— Чем я могу быть тебе полезен?

— Вам знакомо имя Гермеса Корсини?

— Да кому же оно не знакомо? Тем более теперь, после этого грандиозного скандала. Все только о нем и говорят. А что, — насторожился он, — этот хирург тебе не безразличен?

Джулия в нескольких словах рассказала ему о Гермесе и об их отношениях.

— Вы можете что-нибудь сделать? — спросила она с надеждой.

— Сделаю все, что в моих силах, — пообещал Армандо.

— Я даже не знаю, как вас благодарить.

— Главное, не волнуйся. Если есть хоть какой-то выход из этой темной истории, я обязательно его найду. — И он положил трубку, уверенный, что выход найдется.

Глава 2

Армандо поднялся по трапу в самолет, вылетающий в Милан, и стюардесса, узнав его, приветливо улыбнулась. Он прошел в салон, сел в кресло и погрузился в свои мысли. Звонок Джулии, ее взволнованный рассказ, призыв о помощи заставили его оглянуться на прожитую жизнь. Прокручивая назад минувшие годы, он столкнулся лицом к лицу с простым крестьянским пареньком, партизаном Гордоном.

Армандо Дзани спрашивал себя, осталось ли в нем, сегодняшнем, хоть что-то от того юноши военной поры, умевшего верить, надеяться и любить. Ответ звучал неумолимо: ничего. И дело было не в том, что паренек вырос и стал мужчиной, а в том, что Армандо Дзани разуверился в идеалах Гордона. Профессиональное занятие политикой диктовало депутату свои правила игры, далекие от принципов, которые комиссар партизанского отряда отстаивал с оружием в руках, воюя против фашизма. Да, все они боролись тогда за прекрасную мечту, оказавшуюся на деле очередной утопией. И командир Филин боролся с ним плечом к плечу. Теперь его больше нет, но есть Джулия, внучка Убальдо Милковича и дочка Кармен.

Армандо подозвал стюардессу и попросил у нее сигарету. В эту минуту ему было наплевать на запрет врачей. Затянувшись несколько раз, он затушил окурок.

«Джулия, — подумал он, — моя любимая дочь». Невольно у него вырвался вздох облегчения: наконец-то он нашел в себе мужество признаться в том, о чем давно уже догадывался. Да, Джулия — его дочь, он перестал сомневаться в этом с того самого дня, когда Убальдо Милкович назначил ему встречу в кафе «Молинари».

Рождение Джулии не изменило ни его образа жизни, ни образа жизни Кармен. Из деликатности, боязни или осторожности он предпочитал не думать о своем отцовстве, не мучить свою совесть и не бередить воспоминаний о недолгой, но страстной любви.

Женился он не сразу после войны, а когда Джулии было уже лет десять. Женился на американке, причем не столько по любви, сколько из честолюбивых соображений.