Джулиус и Фелтон

Зима радовала глаз. На моей памяти столько снега выпадало всего пару-тройку раз, и то давным-давно. Мы направлялись к клиентке сообщить об удачном завершении дела. С неба падал крупный пушистый снежок, очень быстро облепивший серые ветви голых деревьев и скрывший унылую брусчатку. Автомобили не спешили нарушить девственную чистоту снежного покрова, глаза слепило от отражающегося в нем солнца. И только меня терзали тягостные мысли.

– В чем дело? – спросил Филипп. – Тебя что-то беспокоит?

– Беспокоит? – переспросил я, оторвавшись от созерцания своих ботинок. – А тебя разве нет?

– Меня беспокоишь ты! – не сдержавшись, воскликнул Филипп, и мирно копавшаяся в снегу собака испуганно залаяла. – Право слово, ну хотя бы притворись, что счастлив! Ради меня!

Я даже остановился посреди дороги, и он от неожиданности обогнал меня на несколько шагов.

– Вся эта красота, она такая… как с открытки, – задумчиво, особо ни к кому не обращаясь, пробормотал я. – Просто не Рождество, а мечта. Разве так бывает? Это неправильно, не по-настоящему. Неужели ты не чувствуешь?

Он развернулся и зашагал дальше.

– Филипп!

Не остановился и даже не сбавил шагу.

– Филипп! Почему? Почему я должен быть счастлив?

– Потому что в Рождество люди должны быть счастливы. Неужели это так сложно понять? – Он обернулся и смотрел на меня возмущенным взглядом, точно был вынужден разъяснять ребенку банальные вещи. – Это день, которого ждешь весь год, день, в который исполняются желания и происходят чудеса.

– Тебе мало чудес?

Подумалось вдруг: каким я ему вижусь сейчас? Черным призраком с неподвижным, точно вырезанным из слоновой кости лицом посреди белого безмолвного великолепия? Хотел бы я знать.

– Не таких. Настоящих.

Больше мы к этому разговору не возвращались, заключив негласное перемирие, однако в душе я надеялся, что Филипп забудет об этом досадном эпизоде, благо, уверен, вечеринка у мисс Ричмонд превзойдет все его даже самые смелые ожидания. Я не знал, откуда в моей голове подобные мысли, но был твердо уверен: эта ночь запомнится нам надолго.

И вот последний день перед Рождеством наступил. Внезапно.

Филипп ввалился в офис нашего агентства ближе к вечеру, когда я сидел за столом и пытался разобраться в причинах своего дурного настроения, если исключить сам факт праздничной суеты.

– Добрый вечер! – громко поприветствовал он.

Я поднял на него затуманенный взгляд и вымученно улыбнулся:

– Все тот же праздничный настрой?

– Если ты надеялся, что я выдохнусь и устану, то напрасно. – Он скинул пальто и продемонстрировал объемный пакет: – Смотри, что я принес.

С этими словами он достал гирлянду и принялся развешивать ее по краям окна. Закончив, вставил вилку в розетку и переключил рычажок. Полутемная комната озарилась мерцающим светом разноцветных лампочек. Это было красиво, и я не мог подобрать слов, чтобы выразить свои чувства вслух, поэтому просто сказал:

– Снег пошел.

Пушистые снежинки, подхваченные легкими дуновениями ветерка, парили в воздухе, танцуя, как в стеклянном шаре. Рамка из мигающих ламп отбрасывала блики на темное стекло, а в нем отражались двое. Это было поистине волшебно.

Я встал рядом с другом и заставил себя произнести:

– Ради тебя.

– Что? – не понял он. Я уперся кулаками в подоконник и не отрывал взгляда от пляшущих снежинок, потому ответил не сразу:

– Я пойду к мисс Ричмонд ради тебя. Надену фрак ради тебя. Буду улыбаться и делать вид, что счастлив. Ради тебя.

Я не знал, какого ответа ждал. И нужен ли он вообще.

Вернувшись в кресло, я спросил, не оборачиваясь:

– Что еще в том пакете?

Филипп суетливо зашуршал, извлекая покупки на стол:

– Предпраздничный ужин. Завтра в это время мы будем в гостях. И я принес кое-что.

Он расставил угощение, разложил по тарелкам, открыл шампанское. Я подыграл, поставив пластинку Johnny Doods, музыку которого любили мы оба. Поужинав, мы сели так, чтобы видеть яркие переливы гирлянды, и наслаждались молчанием.

Все-таки хорошо, когда есть тот, с кем можно так помолчать.

* * *

Наступило время собираться на вечеринку, и возникли новые сложности. Филипп оглядел меня с ног до головы и пришел в недоумение.

– Что это?

– Фрак, – ответил я, оправляя лацканы перед зеркалом в маленькой уборной.

– Я вижу. Двадцатый век на дворе, ты в этом старье идти собрался?

Время поджимало. Филипп уже облачился в костюм-тройку, нарочно неряшливо расстегнул пару верхних пуговиц рубашки, по-модному уложил волосы на косой пробор, приобрел светло-коричневые ботинки в тон костюму и был весьма собой доволен.

– Зря ты так. – Я пригладил волосы гелем, хотя они и так блестели. – Фрак универсален. Не знал, что ты такой модник.

Филиппа переполняла энергия, он предвкушал приятную ночь, и ничто не могло помешать его счастью, даже неудачный, на его взгляд, наряд спутника.

– Идем, машина подъехала, – поторопил он.

Ему удалось уговорить меня воспользоваться услугами такси, ибо снегопад, начавшийся накануне вечером, не прекращался. Спустя четверть часа мы стояли на крыльце белоснежного особняка мисс Дафны Ричмонд.