Джулиус и Фелтон

– Мою мать зовут Виктория, а ее сестру – Анна. Мой отец, Артур Фелтон, погиб незадолго до нашей с тобой встречи. По его настоянию я поступил на журфак, где учился прилежно, но все равно не слишком удачно. – Я вспомнил пару случаев, когда выворачивался на экзаменах лишь чудом и благодаря репутации старательного благовоспитанного студента. – Занимался университетской стенгазетой, пытался писать стихи и целый семестр проходил на занятия английским боксом. Вот, собственно, и весь список моих достижений.

Похвастаться действительно было нечем. Я украдкой бросил на Джулиуса робкий взгляд, ожидая насмешки или чего-то в том же роде, однако тот смотрел на меня внимательно и абсолютно серьезно.

– Должно же быть что-то, – тихо пробормотал он будто сам себе. – Я чувствую это в тебе.

– Что?

Мой вопрос заставил его вздрогнуть:

– А раньше? Филипп, расскажи о своем детстве.

Я открыл было рот и вдруг понял, что не хочу. Совершенно и непоколебимо. Я не хочу ничего ему говорить.

Поезд особенно громко заскрипел, притормаживая, ритмичное постукивание колес сбилось и вновь вошло в прежний темп. Что-то подобное чувствовал и я, сбившись и вновь собравшись, чтобы не обидеть друга молчанием.

– До десяти лет я часто болел и почти ничего о том времени не помню. Я жил в деревне у бабушки по линии матери, а потом, когда окончил школу, родители переехали в Блэкпул, а я учился в Манчестерском университете. Отец помог устроиться в «Городскую хронику». Наверное, все. Дальше ты и так все знаешь.

– Ты сказал, твой отец погиб, а не умер, – Джулиус чуть склонил голову к плечу. Я зябко поежился: не любил об этом вспоминать. Мы с отцом прекрасно друг друга понимали, я не знал человека лучше, чем он, и внезапная кончина так больно по мне ударила, что редактор решил дать мне возможность прийти в себя. Воспоминания о позорных истериках, криках о том, что отца убили, слезах матери, жалеющей меня, как ребенка, заставили сердце болезненно сжаться.

– Я оговорился.

Поезд прибыл точно по расписанию. Вечерняя мгла разгонялась яркими прожекторами платформы, в их пронзительных лучах клубился пар и парили хлопья гари. Здание вокзала приветливо глядело горящими окнами, на лавочках вдоль перрона кое-где сидели поздние пассажиры. Я прикрыл нос и рот рукавом, спасаясь от удушливого запаха, но скоро его развеяло прохладным ночным ветерком.

Автобус до Билсборроу задерживался, и мы с коллегой расположились на одной из скамеек под фонарем. Вокруг обманчиво-теплого огонька кружилась мошкара, противно жужжа. Я ежился от холода, хотя, скорее всего, дело вовсе не в этом. Джулиус сидел прямо, глядя перед собой широко открытыми глазами. Его веки смыкались так редко, что он походил на тощую сову, выслеживающую мышь в темном лесу.

Через полчаса неожиданно выяснилось, что рейс отменили.

– Что будем делать? – Я растерянно огляделся – кругом пусто, как назло. Ни одного такси, что на них было более чем не похоже. Джулиус не выглядел расстроенным или раздосадованным. Напротив, будто чего-то ждал. И дождался.

Рев автомобиля мы оба услышали издалека. Машина вырулила из темноты и, отчаянно скрипя тормозами, остановилась точно перед нами. Стекло опустилось, высунувшаяся оттуда голова в массивном кожаном берете с козырьком оглядела нас с ног до головы.

– В Билсборроу? – Голос определенно принадлежал женщине. – Садитесь, я подброшу.

Я покосился на компаньона, ожидая реакции, без сомнения отрицательной, ибо для людей вроде него, застрявших в прошлом веке, хуже автомобиля может быть только женщина за его рулем. Однако Джулиусу вновь удалось меня удивить.

– Будем крайне признательны, мисс.

Водитель кивнула назад. Мы устроились на задних сидениях старенького, но чистого и блестящего в свете прожекторов авто. Джулиус подобрал длинные ноги, я чуть сдвинулся к окну, оставляя ему место для маневров, и машина рывком дернулась с места. Очень скоро я начал понимать чувства Олдриджа, периодически ударяясь макушкой о потолок на особо неровных участках дороги, которая в принципе не отличалась излишней ухоженностью. Мотор ревел, закладывая уши. Стало ясно: я приуменьшил возраст этого чуда конструкторской мысли мистера Мейбаха. Возле здания центрального почтамта пытка закончилась, мы покинули тесный салон с нашим лихим водителем. Она сняла наконец ужасный берет и оказалась вполне милой девушкой.

– Никого не укачало? – с улыбкой поинтересовалась незнакомка. – Мэр ездит по другим дорогам, так что ремонта в ближайшие пару веков не предвидится. Ну, бывайте, джентльмены. Дальше дойдете пешком, куда бы вам ни было надо.

Она залезла обратно, хлопнула дверцей, завела чудовищный мотор и, подняв тучу пыли, помчалась дальше по улице.

– Это ужасно, – поделился я не до конца оформившейся мыслью, и Джулиус степенно кивнул:

– Совершенно ужасно.

К дому матери мы подошли спустя четверть часа. Нас встречала целая процессия из самой мамы, ее сестры, ее собаки и ее кота.