Джура

Хамида не убили, а похитили. Для чего? Хотят выпытать, что он успел рассказать Максимову на допросе? Значит, есть какие-то очень важные тайны, разглашения которых боятся его единомышленники, так как допрос Хамида не дал особо интересных сведений. Предположений было много, и, чтобы все узнать, Максимову было важно увидеть Хамида живым.

Максимов и еще двое киргизов, служивших ранее в киргизском кавалерийском эскадроне, ехали крупной рысью. Остальные скакали сзади коротким галопом.

Военный, не знакомый с тактикой басмачей, предпочел бы темной ночью ехать осторожно, шагом, выслав во все стороны дозоры, но Максимов в таких случаях предпочитал именно быструю езду. Басмачи, неплохие стрелки по неподвижной цели, не умели стрелять по быстро движущимся целям. Этим и объяснялось такое, казалось бы, на первый взгляд, странное явление, что не пехота, маскирующаяся в камнях, а кавалеристы, большая и удобная мишень на поле боя, когда они быстро, во весь опор неслись на басмачей, не только разбивали их наголову, но почти не имели при этом никаких потерь.

Эта тактика не раз выручала Максимова. Вот почему и сейчас он быстро гнал лошадь по узкой дороге, густо заросшей по краям деревьями, за которыми все равно не увидишь басмача, и только быстрое движение предохраняло всадника от пули.

Максимов меньше всего думал об опасности, которая подстерегала его за кустами. Он привык к ней. Сейчас он думал о возможных связях Хамида с одним ответственным районным работником. Этот работник, когда Максимов говорил ему о необходимости срочных мер, даже в самых, казалось бы, простых вопросах, как, например, уничтожение сапных лошадей и противосапные прививки, вместо того чтобы принять экстренные меры, любил фантазировать о будущих годах, когда этого не будет. Он говорил о химической очистке арычных вод, о полном истреблении мух газами, о постройке крематория для сжигания трупов павших лошадей и полной замене лошадей тракторами, не болеющими сапом. Так он мог говорить без конца, серьезно и вдохновенно, убеждая, что «незачем организовывать товарищество по совместной обработке земли, когда мы можем создать коммуны».

Максимов сразу понял, что Хамид отнюдь не так прост, хотя и старается казаться простаком. Да и материал, полученный о Хамиде «сверху», характеризовал его как умного, хитрого и опасного врага.

Что же заставило Хамида сдаться даже без попытки прорваться за границу? Зимнее бездорожье? Но ведь Хамид был в горах и вблизи границы еще до наступления бездорожья. Что же побудило его сменить короткий путь до границы на более длинный путь в Ферганскую долину? Может быть, Хамид не поладил с единомышленниками?

Хамид заявил, что он на личном опыте убедился в совершенной безнадежности басмаческих попыток помешать советскому строительству, что он раскаивается в совершенном и поэтому решил сложить оружие и просить о помиловании.

Хамид, человек отнюдь не глупый, конечно, не мог не понять того, что даже если бы он попытался тайно укрыться в кишлаках до весны, его все равно выдали бы, — так велика была ненависть трудящихся к басмачам. И все же, поддавшись на уговоры агента, посланного Максимовым, Хамид шел на риск, и, видимо, этот риск он считал оправданным.

Возможно также, что, решив отказаться от всякой борьбы с Советской властью, Хамид боится мести своих заграничных хозяев и поэтому не желает возвращаться за границу. Или появление Хамида с повинной — только маневр, чтобы весной снова организовать банду, а зимой Хамид попытается наладить связь с врагами Советской власти — националистами — и, в частности, с тем, который был у Максимова на подозрении?..

Он наизусть помнил слова генерала Малессона, члена английской военной миссии в Средней Азии: «У меня было несколько прекраснейших офицеров, говоривших на нескольких языках, были агенты на расстоянии тысячи миль, даже в правительственных учреждениях большевиков, был контингент людей, постоянно разъезжающих в местностях, которые я считал важными. Едва ли был хотя бы один поезд по Среднеазиатской железной дороге, в котором не было бы нашего агента и не было ни одного значительного пункта, где бы не было двух-трех наших людей. Когда мы начинали, у нас не было ни одного агента, а окончили с большой организацией».

А ведь выловили не всех.

— Не гони так, товарищ Максимов, кони в мыле, — сказал начальник милиции, молодой, исполнительный Шарафутдинов.

Всадники переехали реку. Из далекого кишлака донесся сиплый лай собак. Максимов остановил лошадь.

— Шарафутдинов! — тихо позвал он. — Шарафутдинов, возьми двух бойцов. Узнай, в чем дело. В кишлак не въезжайте. Пустите в разведку Рахима: он способный малый. Действуйте.

Группа уехала.

Максимов с бойцами стоял на месте минут двадцать. Лошади нетерпеливо фыркали. Максимову не давала покоя мысль: жив Хамид или нет?..

Вдруг тишину ночи разорвал выстрел, за ним последовал второй, третий.

— Вперед! — крикнул Максимов.

Конная группа быстро мчалась по дороге. Из темноты показался всадник.