Джузеппе Бальзамо (Части 1, 2, 3)

В самом деле, у Людовика Огюста, герцога Беррийского, дофина Франции и будущего короля Людовика XVI был характерный орлиный нос, однако более длинный, чем у других Бурбонов; его несколько плоский лоб был еще меньше, чем у Людовика XV, а двойной подбородок его предка был у него таким крупным, что хотя в описываемое нами время еще не стал мясистым, но уже занимал почти треть лица.

У него была медлительная, неуклюжая походка. Он был строен, но при ходьбе выглядел нескладным. Только его руки, а пальцы в особенности, были подвижны, гибки, сильны. По ним можно было читать то, что у других обыкновенно бывает написано на лбу, на губах и в глазах.

Итак, дофин в полном молчании прохаживался туда и обратно по Залу часов, тому самому, в котором восемью годами раньше Людовик XV вручил г-же Помпадур приговор парламента, согласно которому из королевства изгонялись все иезуиты. Шагая по залу, он размышлял.

В конце концов ему надоело ждать, вернее, думать о том, что его в данный момент занимало; он стал переводить взгляд с одних часов на другие, находя развлечение, подобно Карлу V, в том, чтобы заметить разницу во времени, неизбежную даже для самых точных часов, — странное, однако в свое время точно сформулированное подтверждение неравенства материальных предметов независимо от того, касалась их рука человека или нет.

Он остановился перед огромными часами в глубине зала, где они находятся по сей день; благодаря сложному и искусному механизму, часы показывают день, месяц, год, фазу луны, движение планет — в общем, все, что интересует еще более любопытный механизм, именуемый человеком, который последовательно продвигается от жизни к смерти.

Дофин обводил любовным взглядом эти часы, неизменно вызывавшие его восхищение, наклонял голову то вправо, то влево, рассматривая то или иное колесико, которое острыми зубчиками, похожими на тончайшие иголочки, цепляло еще более изящную пружинку.

Изучив часы сбоку, он принялся рассматривать циферблат; он следил взглядом за стремительной секундной стрелкой, похожей на водяного комара, без устали снующего на длинных ножках по поверхности пруда или бассейна, не нарушая зеркальной водной глади.

Это созерцание заставило дофина вспомнить о времени и о том, что он ждет уже не одну минуту. Правда, их немало прошло и до того, прежде чем он осмелился напомнить королю о своем ожидании.

Вдруг стрелка, на которую пристально смотрел юный принц, остановилась.

В ту же минуту как по волшебству медные колесики перестали вращаться, стальные оси замерли в своих рубиновых гнездах — полная тишина наступила в механизме, в котором только что царил шум и движение. Ни колебаний маятника, ни ритмичного постукивания колесиков, ни передвижения стрелок: механизм остановился, часы замерли.

Вероятно, какая-нибудь песчинка, совсем крошечная, попала на зубчик одного из колесиков, или, может быть, дух этого восхитительного механизма просто-напросто решил отдохнуть, устав от непрерывного движения.

При виде этой внезапной кончины, этого сокрушительного смертельного удара дофин забыл, зачем пришел и сколько времени он ждал. Главное, он забыл, что не колебания звонкого маятника швыряют время в бездну вечности; время не может ни на минуту замереть вместе с остановкой часовой стрелки: его отмеряют часы вечности, появившиеся раньше, чем возникло человечество; эти часы переживут мир, подчиняясь воле всемогущего Бога.

Дофин распахнул хрустальную дверцу пагоды, в которой задремал дух часов, и просунул туда голову, желая разглядеть часы изнутри.

Ему мешал главный маятник. Он осторожно вставил чуткие пальцы под медную крышку и отцепил маятник.

Этого оказалось недостаточно: он осмотрел часы со всех сторон, но причины этой летаргии так и не обнаружил.

Тогда принц предположил, что дворцовый часовщик забыл завести часы, поэтому они и остановились. Он снял ключ и стал уверенно заводить часовую пружину. Однако едва он повернул ключ три раза, как почувствовал сопротивление. Это свидетельствовало о том, что механизм остановился по другой причине: взведенная до отказа пружина по-прежнему не работала.

Дофин достал из кармана стальную пилочку для ногтей с костяной ручкой и кончиком лезвия подтолкнул колесико. Оно скрипнуло, но часы не пошли.

Поломка часов оказывалась серьезнее, чем он предположил вначале.

Тогда Людовик принялся снимать одну за другой части, аккуратно раскладывая их на столике с выгнутыми ножками.

Продолжая разбирать сложный механизм, он увлекся и постепенно добрался до самых что ни на есть потайных его уголков.

Радостный крик вырвался у него из груди: он наконец догадался, что зажимный винт, зацепившись за спираль, не смог удержать пружинку и остановил ведущее колесико.

Он подтянул винт.

Зажав в левой руке колесико, а в правой — пилочку, он еще раз засунул голову в часовой корпус.

Он был увлечен своим делом, погрузившись в созерцание механизма, когда дверь распахнулась и лакей объявил:

— Король!

Однако Людовик ничего не слыхал, кроме мелодичного «тик-так», рождавшегося под его рукой подобно биению сердца, возвращенного к жизни искусным врачом.