В такие дни было тяжело даже умыться, там ведь зеркало в ванной, такое глупенькое — радостное, светлое. А уж расчесать длинные непослушные волосы и того тяжелее. Что уж говорить о трудах праведных. Часть их конечно можно сделать, на автомате, пока в голове бродят вялые непричесанные и плохо умытые мысли. Но нельзя ни с кем говорить, чтоб не заразить собеседника вялой тоской, нельзя начинать новое — а все равно из рук валится все. Нельзя читать хорошую книгу, слушать музыку, да ничего нельзя. Лета знала, если себя заставить, то — можно. И хорошая книга стопчет тоску, затолкает ее в дальний угол души. Но к чему Лете дальние углы, полные невнятного пыльного хлама. Пусть уж тоска споет свою тоскливую песню — подумала Лета и села, заведя на экране нетбука очередной бодрый детектив с очередным очаровательным патологоанатомом в прозекторской. Интересно, почему в сериалах патологоанатомы всегда такие очаровательные существа — милые женщины и харизматичные мужчины. Это так мило — стараться овеять чудовищную профессию неким флером. Если причина в этом, то пусть, пусть…
…Но вот он растет, а это значит, скоро у него заведется совершенно своя жизнь. Чему ты радовалась вчера, самоотверженная Лета? Грустила, но заставляла себя радоваться. И у тебя получалось! Вот тебе откат, похмелье. Даже твой собственный персонаж ускользает, не оставаясь с тобой, с твоими сердечными занятиями, и разговорами о том, что волнует тебя. Что уж говорить о живых собеседниках. Кому ты нужна, Лета, по-настоящему, целиком? Да-да, семья, мама и сын. И брат. Каждому из них нужна лишь часть Леты, а без другой твоей части они прекрасно бы обошлись. Была бы ты добра, весела и душевна, в кухне суетилась по выходным, а в коридоре торчал бы замечательный, обязательно любящий и заботливый муж, стучал там чего молотком, починяя, а после надевал бы наглаженную тобой рубашку и вы чинно шли погулять, как те пары, что идут тебе навстречу по выходным. Он и она, под ручку. Беседуют, прогуливаются. Вместе.
Но вместо «вместе» ты ходишь одна, временами невыносимая и потому в такие дни стараешься быть еще более одна, чтоб не укусить никого. Но все равно получаешь упреки в том, что недостаточно мила, весела и душевна. Хотя на самом деле вполне себе мила, весела…
Лета захлопнула крышку нетбука, оставив внутри очередного патологоанатома стоять над полуразобранным трупом с воздетыми руками в перчатках. И вяло ушла к шкафу, достать дежурные джинсы, дежурную футболку и далее-далее… Давай, Лета, уйди куда-нибудь совсем одна, туда, где ветер посвистывает безнадежно, и нет никого, даже голосами или движениями. Там и продолжишь себя оплакивать. Жаль, что не идет дождь, такой — попротивнее. Холодный и мерзкий. А еще славно было бы промочить ноги и хлюпать ими по разъезженной глине, чтоб налипала к подошвам и не давала шагать. И пусть холодные капли текут за ворот куртки.
Когда уже совсем оделась и мрачно запихивала в рюкзак фотоаппарат, пришел Темучин, воздел беличий хвост вопросительным знаком и, толкая в джинсовую ногу, что-то рассказал густым мурлыканьем. Лета вздохнула и села, подхватывая тяжелую гибкую тушу под лоснящейся черной шерстью.
— Один ты у меня прекрасный мой черный кот, мой дурак и обжора. Ты чего пришел? Гладиться? Или утешать? Ты мой страшный Шынгыс, бархатный нос, теплые уши. Где твоя сестре Рыжица? Снова телепортировалась в шкаф? А ты не можешь ее оттуда выковырять, да?
Темучин вывернулся в руках и обвис, бесстрашно подставляя Летиной тоске кудрявый мягчайший живот. Закатил желтые глаза, мол, давай, люби меня, Лета печальная.
А в двери вдруг возникла и Рыжица, мягко вспрыгнула на диван, независимо оглядевшись, улеглась, складывая под белую грудь ухоженные кроличьи лапы. Следом пришла муркливая Мурка, озабоченно устроилась рядом с рыжей и принялась вылизывать то, что попало под маленький язык — круглую расписную спину и розовое на просвет ухо.
— Ну вот, весь зоопарк в сборе.
Лета бережно свалила рядом с кошками бессильную тушу полусонного кота и, уже улыбаясь, вышла из комнаты, обуваться.
На автовокзале, перед тем, как понять, куда покатится внутренняя монета, показывая сегодняшнюю дорогу, прошла к тому углу платформ, где толклись продавцы и попрошайки, просто так, чтобы полегчало внутри. А еще мама попросила купить пирожков, или булочек.