e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

поставила, на новом уровне, ту же задачу.

В последний вариант своей автобиографии – «Память, говори» (Speak, Memory, NY., 1967) – Набоков включил дополнительную, 11-ю главу: о первом, сочинённом им стихотворении – в июле 1914 г., в Выре, в беседке с цвет-ными стёклами, где он пережидал дождь. Стихотворение, названное «Дождь

пролетел», он прочитал матери, она «блаженно улыбалась сквозь слёзы».2

«Одно стихотворение, – комментирует Бойд, – действительно написанное в

1914 г., но утраченное ... кажется, и в самом деле стало для юного Набокова

краеугольным камнем … по крайней мере, благодаря новому чувству вдохновения... Отныне поэзия стала его страстью и его призванием. На следующее

утро он написал ещё два стихотворения, и хлынул поток».3 Что же касается

стихотворения «Дождь пролетел», то оно было написано в мае 1917 г., и к

этому времени «он уже около пяти лет сочинял стихи на трёх языках».4 Версия

Набокова, заключает Бойд, «это в значительной степени стилизация реального

события»,5 тем более оправданная, что этим стихотворением Набоков счёл достойным открыть последний, составленный им, поэтический сборник, изданный в 1979 г. его вдовой, – и там оно теперь значится под 1917 годом.

Что Набоков специально написал и включил эту главу в свои воспоминания – очевидное свидетельство того, что он хотел обозначить границу (и с

Бойдом в этом отношении можно согласиться) между ранними опытами стихосложения и сознательным вступлением на путь призвания. Сочетание про-никновенной интимности, лиризма, – и одновременно – силы и пафоса, с какими описаны переживания юного поэта в этой, по-видимому, очень важной

для автора, дополнительной главе, чем-то, по смыслу и интонации, сопричастно концепции Бергсона о феномене «творческого порыва» как двигателя человеческой культуры. Нет ли и здесь стилизации? Бергсоном, во всяком случае, Набоков восхищался не только в молодости, он отдавал ему дань уважения и

впоследствии, в зрелые годы. Так или иначе, но, как отмечает А. Долинин, в

произведениях Набокова «часто повторяется образ скачка, зигзага, “хода ко-1 Цит. по: ББ-РГ. С. 60. Сн. 39 (С. 618. Примечания. CE- Conclusive Evidence. NY., 1951, неопубл. глава. АНБК).

2 ББ-РГ. С. 132.

3 Там же.

4 Там же.

5 Там же.

26

нём”, который переносит героя в иную реальность, а в некоторых случаях и в

инобытие».1

Всего полтора года спустя, на тревожном перепутье – в Крыму, в обстановке, как будто бы совсем не подходящей для поэтических грёз, Набоков пишет программное стихотворение «Поэт» (датируется 29 окт.1918 г.). Видя в

Октябрьском перевороте и Гражданской войне некое чуждое ему «там», Там занимаются пожары,

Там, сполохами окружён,

Мир сотрясается и старый

Переступается закон.

Там опьяневшие народы

Ведёт безумие само…

он отмежёвывается от этого безумия – для него всё это «осталось где-то вдалеке». Он – поэт, и поэтому:

Я в стороне. Молюсь, ликую,

и ничего не надо мне,

когда вселенную я чую

в своей душевной глубине.2

В этом стихотворении сформулировано кредо, глубоко свойственное личности Набокова, всегда своенравно, по своим потребностям и правилам опре-делявшего, что сейчас для него «актуально», а что нет, – как бы абсурдно это

ни казалось со стороны «в данный исторический момент». Внутренне дистанцируясь от настоящего и пытаясь заглянуть в будущее, он в чём-то повторяет

ту же операцию, что и в детстве, когда он заглядывал в последние страницы

своего первого учебника, предвкушая свои будущие успехи, – только на этот

раз он ищет ответ в учебнике жизни, в узоре своей судьбы, и, похоже, уверен, что собственная его «вселенная», которую он «чует», его не подведёт. Точно

так же, он, подростком, в Тенишевском училище, в разговорах о «тайнах жизни» с со своим другом Мулей Розовым, как-то себе предсказывал, что лет в

семьдесят будет всемирно известным писателем. Теперь же для него это – очевидное призвание, и он наперёд озабочен, а что же напишет о нём его будущий

биограф – нестерпимо, если в ненавистном ему жанре романизированной биографии. По этому поводу, например, он с барышней Лидией Токмаковой, в

Крыму, на её даче, где собиралась молодёжь, «в игриво-издевательской манере» разыгрывал язвительные сцены, изображая, как она когда-нибудь, на

склоне лет, напишет в своих воспоминаниях, что он имел исключительно «ори-1 Долинин А. Истинная жизнь... С. 231.

2 Набоков В. Стихи. С. 11-12.

27

гинальные» привычки – например, «обыкновение щуриться, глядя на предза-катное солнце», или «любил вишни, особенно спелые».1

Юный поэт оказался сам себе пророком: много лет спустя, в августе 1971 г.,

«однажды утром, в хорошую погоду», на высоте 2200 метров, в горах Швейцарии, Набоков сказал своему сыну Дмитрию в «один из тех редких моментов, когда отец и сын обсуждают такие вещи, что он достиг того, что желал, и в

жизни, и в искусстве, и считает себя поистине счастливым человеком».2 В том