e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

Но какая бы «длинная серия неуклюжестей, ошибок и всякого рода неудач и глупостей» ни закружила Набокова в новой, незнакомой для него обстановке, и как ни странно ему было думать о себе как об «экзотическом существе, переодетом английским футболистом», и какую бы опись «маскарад-ных впечатлений» ни приходилось составлять»,2 – во всей этой круговерти

уже был тот ориентир, та единственная, но необходимая точка опоры и точка

отсчёта, которая позволила Набокову не заблудиться в «чаще жизни», а распознать свой путь, свой узор. Волшебный фонарь ностальгии принялся так менять светотени, чтобы они не упускали из виду главную цель – во чтобы то ни

стало удержать в фокусе Россию.

«Красочное младенчество, – вспоминал Набоков, – которому именно Ан-глия, её язык, книги и вещи придавали нарядность и сказочность»,3 отступило

куда-то, в почти нерелевантную даль: «И вообще всё это английское, – размышляет герой “Подвига”, – довольно в сущности случайное, процеживалось

сквозь настоящее, русское, принимало особые русские оттенки».4 В эссе

«Кембридж» Набоков с какой-то даже отчаянной страстью, залихватски, поистине «по-русски» восклицает, что вот «…кажется, всю кровь отдал бы, чтобы

снова увидеть какое-нибудь болотце под Петербургом».5 Вторя ему, Мартын в

«Подвиге» «дивясь, отмечал своё несомненное русское нутро».6

Это, порождённое ностальгией (прошедшей через испытание депрессией

– «часами сидел у камина, и слёзы навёртывались на глаза»)7 переосмысление

самоидентификации вызвало цепную реакцию переоценок, имевших долгосрочные последствия для жизни и творчества Набокова. Кембридж оказался

первой и немаловажной узловой станцией, на которой ему пришлось выбирать

маршрут дальнего следования.

Прежде всего, как и герой «Подвига» – Мартын, – Набоков «то и дело чу-ял кознодейство неких сил, упорно старающихся ему доказать, что жизнь вовсе не такая лёгкая, счастливая штука, какой он её мнит».8 Шокированный непониманием произошедшего в России даже со стороны тех своих знакомых

английских студентов, которых он считал «культурными, тонкими, человеко-1 ВН-ДБ. С. 208.

2 Там же.

3 Там же. С. 207.

4 Набоков В. Подвиг. С. 324.

5 Цит. по: Долинин А. Истинная жизнь… С. 179.

6 Набоков В. Подвиг. С. 323.

7 ВН-ДБ. С. 209.

8 Набоков В. Подвиг. С. 362.

32

любивыми, либеральными людьми», но которые «начинали нести гнетущий

вздор, как только речь заходила о России»,1 – он, слывший «иностранцем» в

Тенишевском училище за то, что в разгар Первой мировой войны писал любовные элегии, теперь «много и мучительно спорил … о России».2 По собственной инициативе выучив наизусть лекцию, написанную по-английски отцом, он, в качестве оппонента докладчику, принял участие в университетской

дискуссии на тему «Об одобрении политики союзников в России». Текст лекции отнюдь не одобрял заигрываний британских властей с большевиками и

призывал их оказать помощь Деникину и Колчаку. Не имея опыта участия в

публичной политической дискуссии, Набоков-сын, изложив заученное, выдохся и замолк: «И это была моя первая и последняя политическая речь».3 Ка-тегоричность этого заявления не вполне соответствует действительности. Хотя

сам жанр (политической речи) как таковой, действительно, исключительно

редко практиковался в литературном творчестве Набокова, однако суть темы, её проблематика – новая, большевистская Россия, – возникнув в Кембридже, спустя десятилетие в Кембридж же и вернулась – зловещей Зоорландией в

«Подвиге», найдя затем продолжение в Германии, заимевшей к этому времени

свою, нацистскую Зоорландию, вдохновившую Набокова на целый ряд произведений, в которых подобного типа общество легко угадывается. Как отмечал

Г. Струве, Набоков «отразил терзания политически напряжённых 30-х гг. в

большей степени, нежели другие писатели-эмигранты».4

В Америке две Зоорландии Набокова объединились в одну эклектиче-скую в романе «Под знаком незаконнорожденных», изданном в 1947 г., на пи-ке холодной войны. Просоветские настроения леволиберальных американцев

во время Второй мировой войны и официальная установка на политкоррект-ность по отношению к СССР, союзнику по антигитлеровской коалиции, воз-мущали Набокова настолько, что он открыто шёл на «нарушение принятых

норм», заявляя, что между Германией Гитлера и Советским Союзом Сталина

существует глубинное, органическое сходство. Об этом, несмотря на возраже-ния со стороны руководства Уэлсли, колледжа, куда он незадолго до того (и не

без труда) устроился на работу, Набоков предупреждал ещё в 1941 г.5 В 1943

г., намеренно эпатируя просоветский журнал «Новоселье», он посылает туда

стихотворение, которое, как ни странно, всё-таки напечатали: 1 ВН-ДБ. С. 210.

2 Там же.

3 Цит. по: ББ-РГ. С. 201.

4 Цит. по: ББ-РГ. С. 566.

5 ББ-АГ. С. 34.

33

КАКИМ БЫ ПОЛОТНОМ

Каким бы полотном батальным ни являлась

советская сусальнейшая Русь,

какой бы жалостью душа ни наполнялась,