Eat you alive (СИ)

— Так вот, — запинается Юнги под взглядом гипнотизирующих глаз. — Возьмите меня и Чимина на свою территорию, и тогда Хосок никогда не сможет закончить работу над ядом.

— Где связь? — не понимает Чонгук.

— Я знаю рецепт наизусть, а он его угадывает.

— Как так?

— Я нашёл рецепт, и главный компонент в нём — я. Хосок уже близок к разгадке, но без меня он его не создаст.

— В смысле главный компонент — ты? — всё ещё не понимает Чонгук.

— В прямом.

Чонгук резко хватает омегу за плечи и, притянув к себе, встряхивает. Юнги видит темноту на дне чужих зрачков, будто даже воздух вокруг вмиг тяжелеет, у Юнги под впившимися в него пальцами кожа по швам расходится, грозится облезть.

— Тогда, что мешает мне свернуть эту очаровательную шею прямо сейчас? — по словам выговаривает альфа, не удержавшись, проводит носом по бледной щеке, даже веки прикрывает в удовольствии. У Юнги на плечах точно синяки, хорошо, что их там много — никто не узнает о новых.

— Я не один такой, — дрожащими губами произносит Мин, дергается назад, но его сильнее впечатывают в мощную грудь. — Ты убьёшь меня — Хосок найдёт другого. Но он об этом пока не знает. Если ты не дашь нам защиту, то Хосок узнает весь рецепт, когда обыщет мою комнату. Я оставил ему там подарок.

— Какой умный омега, — усмехается Чонгук и отпускает парня.

— Так что? Спрячете нас у себя взамен на то, что ничто вам больше грозить не будет? — нервно спрашивает Мин.

— Ты знаешь, я бы мог. А учитывая, какие вы оба сладкие, то вам бы в Сохо и работа нашлась, — ядовито усмехается Чонгук. — Но другой вопрос — почему я должен тебе верить? Тому, кто предает собственного брата, кто, соблазнившись на красивую жизнь в Сохо, готов предать свою семью, свой народ? Сегодня ты предал их — завтра предашь оборотней.

— Я… — теряется Юнги, лихорадочно ищет слова. — Я в безвыходном положении. Я ненавижу своего брата, и мне есть за что. Ты всего не знаешь, но ни один человек не выдержит такой жизни, которой мы живем последние годы. Я не предатель и не хотел бы им быть, но у меня больше нет выбора. А ещё я уверен, что такие, как Хосок, не должны управлять людьми, ими должен управлять человек. Хосок ненавидит людей больше, чем вы, оборотни.

— Это было очень интересно послушать, и признаюсь, видеть тебя доставляет мне огромное эстетическое удовольствие, — скалится Чонгук. — Но нет малыш, лезть под такой риск, фактически объявить войну людям, выкрав у них членов первого семейства, нарушить и так хрупкий статус-кво ради двух, пусть и очаровательных задниц — не по мне. Не знаю, от чего вы там спасаетесь, но уверен, если до сих пор цветёте и пахнете, то и дальше будете. Я тебе не верю, не доверяю, и всё, что ты говоришь — звучит, как бред. Поэтому, маленький мой, беги обратно домой и захвати с собой своего дружка. Мы с лекарством и без вашей помощи разберёмся. И ещё выкинь из головы идею о том, что ты избранный. Многое на себя берёшь.

— То есть вы отказываете…

— Отказываем.

— Но… — Юнги не видит в глазах напротив ни намека на шутку, не знает, за что уцепиться, как заставить этого рубящего на корню все его надежды альфу смилостивиться. Всё, что он видит там — это беспросветная тьма, это конец всем надеждам, и последний гвоздь, умелой рукой альфы забитый в гроб омеги. Он на ногах еле стоит — вцепился бы в Чонгука, да не может, боится, что оттолкнёт, что ещё больнее сделает, а боль тут Хосок раздаёт, он прекрасно с этим и так справится.

Чонгук поворачивается к Тэхёну, кивает на машину и спрашивает:

— Я ухожу, ты со мной?

— С тобой, — ни мускул не дёргается на лице Тэхёна. Бросив на глотающего слёзы и придавленного к земле омегу последний взгляд, Чон следует за братом к мерседесу.

— Ты не можешь вот так уйти, — Юнги подбегает к дверце автомобиля и прижимается к ней спиной, не давая Чонгуку ее открыть. — Я попросил о помощи, ты не обязан мне помогать, поэтому я дал тебе важную информацию, в моих словах нет лжи! Умоляю, не возвращай нас в Дезир. Ты подписываешь нам смертный приговор!

— Отойди, а то отодвину, — цедит сквозь зубы Чонгук и одновременно пытается заткнуть волка, который чувствует отчаяние омеги и тянется к нему.

— Пожалуйста, — Юнги смотрит прямо в душу. Чонгук в этих глазах видит свою реальность, на осколки разбитую, но на каждом из них есть Юнги. Его отражение, лицо, глаза —

всё это ещё не раз Чону приснится, долго преследовать будет. Образ этого омеги под кожей выжигался, миллиметр за миллиметром — Чонгуку так легко от него не избавиться. Лучше сейчас, лучше пока ещё сил хватает. Есть на дне этих лисьих глаз что-то такое, что Чонгук туда с головой нырнуть готов. Нельзя.

— Если бы омега мог бы крутить мной, пронюхав интерес к своей персоне, а он есть, и ты это чувствуешь, то я бы не был чёрным волком, — Чонгук аккуратно отодвигает несопротивляющегося парня и садится за руль.

Мерседес, оставив за собой клубы пыли, скрывается в ночи, а к омегам подходят до этого стоящие вдали пограничники и подталкивают их к проходу, который, кажется, готовятся тоже замуровать.