Écrits

Мы определим это, пока находимся в афелии нашей материи, потому что, когда мы прибудем в перигелий, жара заставит нас забыть об этом".

(Лихтенберг).

' "Плоть состоит из солнц. Как такое может быть?" - восклицают простые люди".

(Р. Браунинг, "Разговор с некоторыми людьми")

Такой страх охватывает человека, когда он открывает лицо своей силы, что он отворачивается от нее даже в самом акте обнажения ее черт. Так было и с психоанализом. Поистине прометеевское открытие Фрейда было таким актом, о чем свидетельствуют его работы; но это открытие не в меньшей степени присутствует в каждом скромном психоаналитическом опыте, проводимом любым из рабочих, сформировавшихся в его школе.

Можно проследить, как с годами падает интерес к функциям речи и области языка. Это снижение ответственно за "изменения в цели и технике", которые сегодня признаются в психоаналитическом движении, и чья связь с общим снижением терапевтической эффективности, тем не менее, неоднозначна. На самом деле акцент на сопротивлении объекта в современной психоаналитической теории и технике сам должен быть подвергнут диалектике анализа, который не может не признать в этом акценте алиби субъекта.

Попробуем очертить топографию этого смещения акцентов. Если мы рассмотрим литературу, которую мы называем "научной деятельностью", то современные проблемы психоанализа четко разделяются на три рубрики:

(а) Функция воображаемого, как я буду ее называть, или, говоря проще, функция фантов в технике психоаналитического опыта и в конституировании объекта на различных стадиях психического развития. Первоначальный импульс в этой области был дан анализом детей, а также плодородным и заманчивым полем, которое открывает перед исследователями доступ к формированию структур на превербальном уровне. Именно там кульминация этого импульса теперь побуждает вернуться в том же направлении, ставя проблему того, какой символический статус должен быть придан фантам в их интерпретации.

(b) Концепция либидинальных объектных отношений, которая, обновляя представление о ходе лечения, незаметно меняет способ его проведения. Здесь новая перспектива отталкивается от распространения психоаналитического метода на психозы и от кратковременного открытия психоаналитической техники для данных, основанных на других принципах. В этот момент психоанализ сливается с экзистенциальной феноменологией - можно сказать, с активизмом, одушевленным благотворительностью. Здесь снова происходит явная реакция в пользу возвращения к техническому стержню символизации.

(c) Важность контрпереноса и, соответственно, обучения аналитика. Здесь акцент сделан на трудностях, возникающих при завершении терапии, а также на тех, которые возникают, когда обучающий анализ приводит к введению кандидата в практику анализа. И в каждом случае можно наблюдать одно и то же колебание. С одной стороны, не без смелости показывается, что личность аналитика является далеко не самым незначительным фактором, влияющим на результаты анализа, и даже фактором, влияющим на последствия анализа, который в конце концов должен быть выведен на чистую воду. С другой стороны, не менее настойчиво утверждается, что никакое решение невозможно без все более тщательного исследования основных источников бессознательного.

Помимо новаторской активности, проявляющейся на трех разных границах, эти три проблемы объединяет жизненная сила психоаналитического опыта, который их поддерживает.Это соблазн для аналитика отказаться от основы речи, причем именно в тех областях, где, поскольку они граничат с невыразимым, ее использование, казалось бы, требует более чем обычно пристального изучения: это, то есть детское обучение у матери, помощь самаритянского типа и диалектическое мастерство. Опасность действительно становится большой, если, помимо этого, он отказывается от своего собственного языка в пользу других, уже устоявшихся, о которых он знает очень мало.

Мы действительно хотели бы знать больше о влиянии символизации на ребенка, и психоаналитики, которые также являются матерями, даже те, кто придает нашим самым возвышенным дискуссиям матриархальный воздух, не свободны от той путаницы языков, которой Ференци обозначил закон отношений между ребенком и взрослым.1

Представления наших мудрецов об идеальных объектных отношениях несколько неопределенны, а при их изложении обнаруживается посредственность, которая не делает чести профессии.

Можно не сомневаться, что эти эффекты - когда психоаналитик напоминает тип современного героя, прославившегося своими тщетными подвигами в ситуациях, совершенно ему неподвластных, - можно исправить, вернувшись к области, в которой аналитик должен быть мастером: к изучению функций речи.