У Рознера были свои печали. Напрасными оказались упования Эдди на то, что он будет представлен к званию заслуженного артиста РСФСР. Хотя бы к шестидесятилетию. Страна праздновала юбилей основателя советского государства. В конце весны 1970 года оркестр гастролировал в Куйбышеве, 25 мая Рознер улетел в Москву и вернулся через три дня. Никаких торжеств в честь Рознера, в духе тех мероприятий, какими удостоили Утесова пятью годами раньше, не случилось. (Кстати, в семидесятом Утесов стал соседом Эдди по дому.)
Да и завистники не дремали. «Они выжили маэстро со столичной сцены», – услышишь сегодня. Выпуск фестивальных пластинок «Джаз-67» растянулся на три года: первая вышла по горячим следам, вторую и третью пришлось ждать. Но записи оркестра Эдди Рознера на эти пластинки так и не попали: постарались интриганы в комиссии эстрадно-инструментальной музыки Союза композиторов, в котором «царь» не состоял. Это был третий удар и, возможно, последняя капля.
Домой, в Белоруссию?
Спровоцировать Рознера на заявление об уходе было легко. К тому же у руководства концертных, филармонических организаций страны имелись десятки способов для того, чтобы добиться желаемых кадровых изменений – проверенных методик, срабатывавших в других случаях и с другими дирижерами. Можно было, например, лишить надбавок к зарплате, мотивируя это падением интереса зрителя и отсутствием должных сборов – выручки от концертов. Или пенять на конфликты в коллективе, недоразумения, уход солистов. Напомню, что оркестранты жили попросту на перекладных, порою без отпусков, в изматывающих поездках, чтобы выполнить план, предписывавший энное число выступлений. Особенно доставалось немосквичам, а таких было немало: чиновники медлили со столичной пропиской, порой отказывая в суточных и даже оплате гостиничных номеров, которые снимались в Москве. Неприятной обязанностью шефа стали докладные, характеристики на музыкантов, отчеты. Как выразился один врач, «объяснительные записки – дело тонкое: тут и под дурачка закосить надо, и детали-нюансы указать – они и достоверности придают, и искренности такой простоватой… Мы же все битые-перебитые, и любой «служебный конфликт» раньше или позже ведет к «объяснительной».
Один из последних концертов московского оркестра. Слева за роялем – Николай Левиновский. 1970
Юрий Цейтлин в 50-х годах оказался свидетелем такого эпизода. Во время репетиции очередной программы на базу оркестра нагрянула огромная комиссия.
Тогда Просенков шепнул коллегам: «Орел еще не умер, а черви уже ползут!»
Сергей Герасимов:
Возня вокруг большого человека всегда случается. К Рознеру приходили какие-то чиновные люди, комиссии, проверяли, говорили, это, мол, пошло, это плохо, это нельзя. Как человек, мечтающий о чем-то лучшем, интересном, он решил сделать новый прыжок.
Несмотря на всю свою популярность, Рознер не открывал заветные двери пинком ноги. «Унижаться и просить Эдди не привык и не умел», – вспоминает Цейтлин. В Росконцерте знали эту черту его характера. «Ему тоже, как простому смертному, приходилось преодолевать кабинетные преграды», – пишет эстрадный журналист Борис Савченко и приводит слова музыкального редактора Чермена Касаева: «Такого не бывало, чтобы Рознер явился и ему ни в чем не отказали!»
Оркестр оставался невыездным. В Росконцерте были в курсе личных хлопот Эдди Рознера на предмет поездки на Запад. Пусть даже без оркестра, просто повидаться с родственниками. Хлопотал он и теперь. Наивно беспокоил ОВИР просьбами о туристической визе. А почему бы и нет? Цфасман уже успел побывать и в Англии, и в Скандинавии, и в некоторых других странах. Рознера в Америку настойчиво звала сестра – Эрна Вайнреб, периодически присылавшая деньги. «Начинающий отказник» был слишком именит, чтобы лишить его работы. Но отпустить такого «туриста» на «дикий Запад», оставив в должности? Это уже перебор. Летом Рознер начал оформлять пенсию, что облегчало его уход из Росконцерта: как пенсионер он мог работать везде. В декабре 1970 года московский оркестр Рознера отыграл свои последние концерты: в начале месяца – в Москве в Театре эстрады, 22–26 декабря – в Горьком. «Мы выложились по максимуму, – вспоминает Сергей Герасимов. – Прощаясь, растроганный Рознер сказал нам: “Я и не думал, что у меня такой хороший оркестр!”»