Эдди Рознер: шмаляем джаз, холера ясна!

Кстати, о Людвиковском. В январе 1973 года, когда Рознер уже упаковал чемоданы, навсегда покидая и Москву, и страну, Гостелерадио распустило джаз-оркестр Вадима Николаевича. Конечно, это было обычное совпадение. И все же, согласитесь, в таких событиях читается особая символика. «Прощание со свингом» на советской эстраде сопровождалось уходом двух титанов – тут Людвиковский и Рознер вновь совпали, каждый по-своему. Повод для разгона оркестра банальный – пристрастие Вадима Николаевича к спиртному. Но ведь этим грешили многие.

Уже решив вопрос для себя, председатель Гостелерадио Сергей Лапин решил заручиться «авторитетным мнением». В пику защитникам-ходатаям, всем тем, кто хлопотал (а за Людвиковского вступились многие – Шульженко, Кобзон, Блантер), он вызвал на ковер Юрия Силантьева, руководителя эстрадно-симфонического оркестра Гостелерадио. Пригласил, чтобы задать один-единственный вопрос. Что Силантьев думает об оркестре Людвиковского, как оценивает его. И Юрий Васильевич Силантьев не упустил случая отметить, что оркестр Людвиковского от силантьевского коллектива отличается лишь одним: «Отнимите у меня группу струнных, и будет вам тот же Людвиковский».

В мае 1972 года в Советский Союз снова приехал Ричард Никсон. Теперь уже в качестве президента США и в твердом убеждении, что кузькину мать он нигде не встретит. Бытует легенда, что Рознер, «одевшись по-американски», проник в посольство и ходатайствовал перед послом. Никто уже не помнит, имел ли место такой эпизод в действительности, – не суть важно. Да и что такое «костюм американского туриста» для нашего героя, который всегда оставался человеком с Запада и всегда следил за собой, одеваясь аккуратно и модно.

Так или иначе, в канун визита американского президента отказники стали получать повестки в ОВИР. Среди них был житель Минска Эрнст Левин.

Бывший руководитель бывшего джаз-оркестра Гомельской областной филармонии познакомился с Левиным осенью того же года в приемной всесоюзного МВД. Эдди обратил внимание на позолоченную зажигалку, мелькнувшую у Эрнста в руках.

– Покажите, покажите!

Сувенир японского производства Левин получил в подарок от американского туриста-еврея. Мало того что этот предмет был украшен инкрустацией – израильским флагом, он еще и «умел играть». Причем исполнял «Ха-Тикву» – государственный гимн Израиля.

Рознер вспомнил музыкальную табакерку, которую часто брал в руки в родительском доме, вспомнил звуки пианолы в кафе на Александр-плац – одно из первых музыкальных впечатлений детства, и, чувствуя, что слезы наворачиваются на глаза, прикоснулся к зажигалке губами.

Эрнст Левин рассказывает:

Его не выпускали давно, и он сильно изнервничался. Мы… обменялись телефонами. Моя теща, человек непосредственный… бесцеремонно оглядела довольно моложавого Рознера и задала ему… вопрос:

– А сколько же вам лет?

– Шестьдесят два.

– Смотрите, – удивилась теща (она была лет на семь моложе), – у вас же ни одного седого волоса!

Эдди ответил тоном одесского джентльмена:

– Ах, мадам, я вас умоляю. Это же фганцузская кгаска!

Общение продолжилось в гостях у отказников Владимира и Марии Слепак – друзей Левина, с которыми Рознер был знаком.

«Говорили о выездных проблемах. Ехать он собирался в США или Германию…» – продолжает свой рассказ Левин.

Эпизод в приемной МВД не давал покоя, и Эрнст, вернувшись в Минск, решил сделать «царю» приятное:

«В Минске я нашел киоск уличного гравера, каллиграфически написал ему на бумажке, а он скопировал на оборотную сторону моей зажигалки библейские слова: («Хазак вэ амац – крепись и мужайся!») В следующий свой приезд в Москву… – 24 ноября 1972 года – я подарил эту зажигалку Эдди Рознеру».