Эдельвейс/Сегодня - исключение (СИ)

— Нет. Армина Арлерта больше нет. Твоё имя останется только на мемориале погибших разведчиков.

— Вот как… — снова глядя в потолок, ты обдумываешь полученную информацию. Тебе становится очень горько от мысли, что больше не сможешь увидеть Микасу, Жана, Конни, Хисторию… даже Хитч. Все они успели стать частью твоего мира. Но с другой стороны…

— Как интересно… Я столько раз подводил Жана, чуть не бросил его вариться заживо в бюрократическом котле… а он… — на твоём лице появляется улыбка — … подарил мне истинную Свободу.

Чувство благодарности наполняет тебя и разливается по телу.

Боже, храни Жана…

— И мне… тоже, — внезапно добавляет Энни.

— …хотя именно я убила Марко. Его лучшего друга.

После этих слов она внезапно начинает плакать. Такая невозмутимая и сильная этой ночью, сейчас она трясётся и задыхается от слёз.

— И теперь…. я чуть не убила тебя!!! Зачем… — хватая ртом воздух, пронзительно восклицает Энни, — Зачем только я попросила тебя поехать в этот дурацкий сад!

Энни снова утыкается лицом в свои колени.

Тебя бросает в жар. Словно забыв о своём бессилии, ты буквально выбрасываешь себя из постели, сползая на пол к той, ради которой готов убить. Ты готов сделать что угодно — лишь бы она не плакала.

Сидя на полу рядом с дрожащей от слёз Энни, подносишь к ней трясущуюся руку. Медлишь буквально секунду — и всё же кладёшь свою израненную ладонь ей на плечо, пытаясь подобрать в голове хоть какие-то слова утешения. Это непросто, ведь Энни закрывается от тебя, сжавшись в тёмный комок и беззвучно сотрясаясь в рыданиях.

Да, она совсем не такая, как ты. Она не может плакать открыто, слёзы — это не-до-пус-ти-мо. Плач для воина — под запретом. Вплоть до физического наказания. Но сейчас она ничего не может с собой поделать. Ты уверен: больше всего на свете она хотела бы покрыть себя непроницаемым кристаллом, лишь бы ты не видел её слёз.

— Энни, пожалуйста… — горячо шепчешь ты. Начинаешь гладить её по светлым волосам: — Энни, просто выслушай меня…

Она не отбрасывает меня… неужели… я ей не противен после того, что сказала Жаннет?

Немного осмелев от этой мысли, всё ещё гладя её по голове, ты пытаешься найти её ладонь.

Находишь.

Сердце замирает от того, что Энни позволяет сжать её. После всего, что ты сделал.

Ты мягко, но твёрдо тянешь её наверх:

— Энни, пожалуйста, встань.

Она послушно поддаётся. Хромая, подводишь её к грязному зеркалу. Сквозь боль от ожога ты крепко сжимаешь её руку, встаёшь к ней плечом к плечу и спрашиваешь:

— Что ты видишь в этом зеркале, Энни?..

Всхлипывая, она смотрит в отражение своими пушистыми ресницами. Её губы и подбородок дрожат, нос покраснел, а щёки блестят от слёз. Тем не менее она очень красива. И ещё ты с небольшим удивлением отмечаешь, насколько она ниже тебя. Привыкший смотреть на людей снизу вверх, ты так давно не видел Энни, что совершенно забыл об этом факте. Уголки твоих бледных губ приподнимаются вверх.

— Двух рыдающих идиотов, — улыбнувшись сквозь слёзы, отвечает Энни, и тут же пытается увернуться от зеркала: ей явно некомфортно.

— Постой, — мягко удерживаешь ты её, — Я спрошу по-другому. Ты видишь прошлое… или будущее?

— Я… я не знаю, — Энни опускает глаза вниз.

Тебе очень хочется, чтобы Энни поняла твой вопрос правильно. От этого зависит твоя судьба.

В упор глядя на Энни сквозь отражение, ты вдруг понимаешь, что должен сказать.

— Ещё два дня назад я стоял у этого зеркала и видел человека, который всех подвёл. Я видел труса и убийцу, отчасти предателя… Я видел того, кто позволил своему лучшему другу пожертвовать собой. Того, кто вынужден участвовать в манипуляциях, убивать и обманывать людей. Но я смотрел только в прошлое.

Ваши с Энни глаза встречаются в отражении.

— А сейчас… я стою тут и вижу человека, у которого больше не осталось даже имени. Знаешь, это, должно быть, звучит глупо, но … Моё прошлое словно умерло этой ночью. Оно разорвано в клочья тем динамитом. И знаешь, Энни, мне стало так легко, когда ты это рассказала… — ты вдыхаешь полной грудью, — Я — наконец-то — вижу будущее! И не понимаю лишь одного…

Сжимаешь руку Энни так крепко, как только можешь, невзирая на боль:

— … что мешало мне сделать это два дня назад? Месяц назад… или год назад? Почему, просыпаясь, я каждый раз пересчитывал свои грехи и заживо хоронил себя под их тяжестью, вместо того, чтобы смотреть вперёд и наконец-то начать жить?!..

Энни внимательно слушает, и ты окончательно смелеешь:

— Что мешало мне стоять вот так, держа за руку самую невероятную девушку в моей жизни?.. — Энни вспыхивает румянцем — Самую сильную, смелую, ту, которая преодолела тысячу миль, чтобы отдать мне цветок… — твой голос дрожит и сердце колотится так, что готово выскочить из груди.

— Эдельвейс, — едва слышно произносит она.

— Что? — переспрашиваешь ты.

— Эдельвейс. Так называется цветок. Он растёт повсюду в том месте, где я жила после гула. Мы с отцом решили уехать туда, потому что там горы, реки… и покой. Тебе бы понравилось.

И тут ты вспоминаешь, с какой злостью бросил Энни в лицо слова о её отце в тот день, когда она отдала тебе горшок. Сейчас тебе ужасно стыдно.